Поправка-22

Йоссариану было теперь наплевать, куда лягут его бомбы, однако он действовал все же осмотрительнее, чем Дэнбар, который сбросил бомбы, только улетев за несколько сот ярдов от деревни, и мог попасть под военный трибунал — если бы командование сумело доказать, что он сделал это намеренно. Не сказав ни слова даже Йоссариану, он решил пощадить мирных жителей деревушки, чтобы остаться совершенно чистым. Падение с койки в госпитале то ли прочистило, то ли окончательно затуманило ему мозги, думал Йоссариан, не зная, на какой версии остановиться.

Дэнбар почти перестал смеяться и казался конченым человеком. Он злобно дерзил командирам и угрюмо богохульствовал при капеллане, который начал его бояться и тоже казался конченым человеком. Паломничество к Уинтергрину обернулось бесплодным унижением — еще одно святилище опустело, и капеллан утратил едва ли не последнюю надежду на высшую справедливость. Сам Уинтергрин был слишком занят, чтобы принять капеллана. А его нахальный помощник, одарив посетителя ворованной зажигалкой, снисходительно объяснил ему, что, целиком поглощенный делами военного времени, Уинтергрин просто не может уделять внимание таким пустякам, как норма боевых вылетов в одном из полков. Капеллан боязливо беспокоился за Дэнбара и тревожно жалел Йоссариана — особенно с тех пор, как пропал без вести Орр. Прекрасно зная, каково приходится одному в просторной палатке, которая напоминала ему по ночам склеп, капеллан не мог поверить, что Йоссариан действительно хочет жить один.

А Йоссариан, снова назначенный ведущим бомбардиром, опять получил в пилоты Маквота, и это его немного утешило, хотя он по-прежнему чувствовал себя почти не защищенным от смерти. У него не было возможности защищаться. Он не видел даже пилотов со своего места в носу кабины у бомбардировочного прицела. Он видел только Аафрея, и его самодовольное круглое, как полная луна, лицо становилось ему порой до того омерзительным, что он мечтал, сжигаемый яростью и отчаянием, снова потерять звание ведущего бомбардира и опять оказаться в ведомом самолете, но не у прицела, который был ему теперь мучительно ненавистен, а у пулемета с круговым обстрелом — у мощного, скорострельного, крупнокалиберного пулемета, — чтобы мстительно расстрелять всех терзающих его демонов: дымные вспышки зенитных разрывов, похожие, как ему казалось, на омерзительно живые плотоядные цветы; немецких зенитчиков, которых он никогда не видел и, вероятно, не смог бы причинить вреда, даже если б успел открыть по ним огонь; а прежде всего Эпплби и Хавермейера в ведущем самолете за их выполненный точно по инструкции боевой курс при третьей бомбардировке Болоньи, когда снаряд, выпущенный одним из ста двадцати четырех замаскированных там зенитных орудий, подорвал в последний раз у Орра мотор и ему пришлось совершить вынужденную посадку на воду где-то между Генуей и Специей незадолго до короткого, но бурного шторма.