Читаем Поправка-22 полностью

– Просто не верится! – обращаясь к Йоссариану, воскликнул Клевинджер, и его голос задрожал от удивленного негодования. – Они же вернулись к первобытным суевериям! Перестали различать причины и следствия. Им теперь остается только стучать по дереву и скрещивать на счастье пальцы. Они считают, что если кто-нибудь из них подкрадется в полночь на цыпочках к карте и передвинет линию фронта за Болонью, то завтрашний полет обязательно отменят. Можешь ты себе это представить? Похоже, что только ты да я не поддались у нас суеверной мистике.

В полночь Йоссариан бесшумно встал с койки, постучал по дереву, скрестил пальцы и, подкравшись на цыпочках к карте, передвинул линию фронта за Болонью.

Поутру капрал Колодный проник на цыпочках в палатку капитана Гнуса, просунул руку под противомоскитную сетку, нащупал костлявое плечо своего начальника и легонько его потеребил.

– Зачем ты меня будишь? – злобно захныкал капитан Гнус, открывая глаза.

– Болонья взята, сэр, – сказал капрал Колодный. – Я решил, что вам следует об этом узнать. Полет отменяется?

Капитан Гнус сел на койке и принялся методично скрести ногтями тощие ляжки. Потом оделся и, щурясь, вылез из палатки – хмурый, злой и небритый. С ясного неба светило солнце. Капитан Гнус посмотрел на карту. Да, сомневаться не приходилось, Болонью взяли. Когда он пришел в разведпалатку, капрал Колодный уже вынимал из штурманских планшетов карты Болоньи. Капитан Гнус сел, смачно зевнул и, задрав ноги на стол, позвонил подполковнику Корну.

– Зачем вы меня будите? – злобно захныкал подполковник Корн.

– Сегодня ночью Болонья взята, сэр, – сказал капитан Гнус. – Полет отменяется?

– О чем вы говорите, Гнус? – рыкнул подполковник Корн. – С какой стати мы будем отменять полет?

– Так Болонью-то взяли, сэр. Разве полет не отменят?

– Разумеется, отменят. Что ж мы, по-вашему, своих будем бомбить?

– Зачем ты меня будишь? – злобно захныкал полковник Кошкарт, поднятый с постели подполковником Корном.

– Болонью взяли, – сказал ему подполковник Корн. – Я решил, что тебе следует об этом узнать.

– Кто взял Болонью?

– Мы.

Полковник Кошкарт очень обрадовался, потому что смог отменить бомбардировку Болоньи без ущерба для своей репутации, которую замечательно укрепило его мужественное решение добровольно послать своих людей на это опасное задание. Генерал Дридл тоже был доволен, хотя и разозлился на полковника Мудиса, разбудившего его, чтобы сообщить ему эту новость. В штабе армии тоже были удовлетворены и решили наградить медалью того офицера, который провел операцию по захвату Болоньи, а когда не сумели его отыскать, дали медаль генералу Долбингу, сообразившему заявить на нее права.

Получив медаль, генерал Долбинг стал добиваться расширения своих полномочий. По его мнению, все войсковые авиачасти должны были подчиняться спецуправлению, которое он возглавлял. Если удары с неба по врагу не считать специальной службой, часто размышлял он вслух с привычно благожелательной улыбкой несколько утомленного постоянным благоразумием человека, то ему совершенно непонятно, чем же их тогда считать. К своему искреннему сожалению, он не мог принять на себя командование каким-нибудь боевым соединением под начальством генерала Дридла.

– Летать на боевые задания, подчиняясь генералу Дридлу, – это не совсем то, о чем я веду разговор, – со снисходительно милой усмешкой пояснял генерал Долбинг. – Мне хотелось бы заменить генерала Дридла или, пожалуй, взять на себя ответственность, заняв соответствующий командный пост по надзору и за ним, и за многими другими командирами крупных войсковых соединений. Я, видите ли, по природе своей администратор, и мне, безусловно, следует возглавлять общее административное руководство. У меня врожденный дар убеждать самых разных людей.

– У него врожденный дар убеждать самых разных людей, что он болван, – злонамеренно открыл по секрету рядовому экс-первого класса Уинтергрину полковник Каргил, надеясь, что тот распространит его нелицеприятное открытие среди штабистов Двадцать седьмой воздушной армии. – Если уж кто и заслужил этот боевой пост, то, разумеется, я, а не он. Мы и медаль-то получили, потому что мне пришло в голову заявить на нее права.

– А что – хочется поучаствовать в боях? – спросил его рядовой экс-первого класса Уинтергрин.

– В боях? – растерянно переспросил полковник Каргил. – Да нет, это ты не то… это ты неправильно меня понял. Я, конечно, готов участвовать в боях, но мне лучше возглавлять общее административное руководство. У меня врожденный дар убеждать самых разных людей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих комедий
12 великих комедий

В книге «12 великих комедий» представлены самые знаменитые и смешные произведения величайших классиков мировой драматургии. Эти пьесы до сих пор не сходят со сцен ведущих мировых театров, им посвящено множество подражаний и пародий, а строчки из них стали крылатыми. Комедии, включенные в состав книги, не ограничены какой-то одной темой. Они позволяют посмеяться над авантюрными похождениями и любовным безрассудством, чрезмерной скупостью и расточительством, нелепым умничаньем и закостенелым невежеством, над разнообразными беспутными и несуразными эпизодами человеческой жизни и, конечно, над самим собой…

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза