Поправка курса

— Вы говорите совершенно как русский, — сказала Надежда Константиновна.

— Я русский и есть. Бароны Магели много поколений живут в России.

— Барон? Вы представлялись доктором, — немного нервно сказал Ульянов.

— Разве нельзя быть бароном и доктором? Титул достался мне безо всякого труда, в отличие от докторской степени.

— Вы доктор…

— Доктор медицины, Надежда Константиновна.

— А кем же вы работаете в издательстве «George Routledge Sons»? — не отставал Ульянов.

— Я не работаю в издательстве. Господин Зоненшайн, зная, что я буду в Швейцарии, попросил представить интересы издательства. По старой дружбе. Вы русский, я русский — так легче установить понимание.

— Вы дружны с господином Зоненшайном?

— Скорее, хороший знакомый. Нас познакомил господин Энгельс, в начале девяностых. Не обманывайтесь моим видом, я старше вас, и старше намного. Мне в этом году исполнится пятьдесят, — я уже выпил три рюмки коньяку, и некоторая болтливость была вполне объяснима.

— Вы были знакомы с Фридрихом Энгельсом?

— Да, довольно близко. Генерал интересовался антарктической экспедицией лорда Уитфорда, а я — один из немногих уцелевших её участников. На этой основе мы и сблизились. Господин Энгельс любил жизнь во всех проявлениях и был очень любознательным человеком. Кстати, он тоже пожертвовал на экспедицию двести фунтов.

— Это очень интересно, — сказала Надежда Константиновна. Она выпила две рюмки дамского ликёра, и была оживлена и даже весела. Почему нет? Бедность не порок, но необходимость экономить каждый сантим изматывает. А теперь… теперь жизнь представлялась праздником: можно нанять большую хорошую квартиру, постоянную прислугу, обновить и ещё раз обновить гардероб, отдохнуть, купить велосипеды, починить зубы, да много чего можно сделать на тысячу английских фунтов. — Антарктида — это так волнующе…

— Да, — вежливо согласился я. — Это последнее белое пятно на планете. Огромное белое пятно.

— И вы побывали в этом чудесном месте! Вам повезло!

— Очень. Экспедиция лорда Уитфорда насчитывала двадцать девять участников. Вернулись семеро. Остальные, включая Уитфорда, навсегда остались там. Так что да, повезло.

— Я… Я не знала… Я не это имела в виду…

— Но я действительно считаю, что мне повезло. Антарктида — потрясающее место, и я туда ещё вернусь. Позже. Теперь я лучше представляю, как готовиться к подобной экспедиции.

— А как вам русский север? — спросил Владимир Ульянов, но без огонька спросил, из вежливости.

— Северо-восточный проход сулит огромные выгоды, но это дело государственное. Пока же интереса государства направлены на другое.

— Вы о войне с Японией? — оживился Ульянов.

— И с Японией тоже.

— И каково ваше мнение об этой войне?

— Война — серьезное испытание для государства. Эта война дорого обойдется империи, — и мы немного поговорили о войне. Ульянов был полон странного скептицизма — он не только предсказывал поражение России, он страстно желал этого.

— Превратить войну колониальную в войну гражданскую? Это вряд ли. Дорого будет стоить, — отвечал я на его предсказания. — Теории, это всё правильно, это всё необходимо, но, перефразируя известное высказывание, для победы революции необходимы три фактора: деньги, организация и потрясение. Поражение в войне — это потрясение, да. Но нет сейчас ни организации, готовой реально бороться за власть, ни денег на финансирование революции. Ну, мне так кажется.

— Откуда у вас эти мысли — превратить войну колониальную в войну гражданскую? — спросил Ульянов.

— От Генерала. Он считал, что Большая Война — по-настоящему большая, — способна разрушить Российскую Империю. Если она, Россия, эту войну проиграет. Энгельс был неравнодушен к России. Но война с Японией — не большая, нет. Не думаю.

Мы ещё поговорили о том, о сём, и уже за десертом Ульянов спросил:

— Вы, говоря о делах будущих, что, собственно, имели в виду?

— Фабианское общество хочет, чтобы вы для них писали брошюры. Для начала — о современном положении рабочего класса в России. На пять — шесть тысяч слов. Готово платить сто фунтов за брошюру.

— Фабианцы?

— Они пристально следят за социалистическим движением на континенте вообще и в России в частности.

— Следить, это они могут. Пять тысяч слов… Это…

— Володя напишет, — третья рюмка ликера произвела свое действие. Или сто фунтов. Две с половиной тысячи франков. Год безбедной жизни.

Ульянов нахмурился, вмешательство жены ему не понравилось.

— Если надумаете — посылайте рукопись по этому адресу, — я дал ему карточку с адресом.

— Мои познания в английском языке не настолько хороши, чтобы писать для фабианского общества.

— Разумеется, от вас ждут русский текст. У фабианцев есть отличные переводчики.

Но Ульянов всё ещё сомневался. Не нравились ему фабианцы. Слишком робкие, травоядные. Только отвлекают рабочих от классовой войны.

Но сто фунтов — это сто фунтов. Базис надстройку определит.

За десертом мы уже говорили на мирные темы. Я рассказал о Чехове, о том, что он снял виллу в Сорренто и собирается написать новую пьесу.

— Я слышала, что он совершенно поправился, — сказала Крупская.