Поправка курса

— Антон Павлович не невеста, чтобы его увозить. Он сам решил уехать, а поскольку я отправлялся в Неаполь и в моем распоряжении была яхта, я и предложил ему каюту. Заодно и наблюдал его в дороге.

— А потом, в Неаполе…

— Здоровье Чехова в дороге не вызывало никаких сомнений, и в Неаполе мы расстались. У меня были свои дела, а у господина Чехова, как я полагаю, свои. Знаю, он планировал снять виллу на несколько месяцев, но снял ли, и где снял — мне неведомо.

— Но как вы могли оставить его, больного, беспомощного, одного в чужой стране?

— Оставить? Одного? Больного и беспомощного? Я? — при необходимости и я могу изобразить благородное негодование.

— Я не это имела в виду — сбавила тон Книппер.

— Сейчас он здоров, полон сил, энергии и планов. И, думаю, он не одинок, — я не стал расшифровывать понятие «не одинок». Госпожа Книппер дама взрослая, должна понимать, что такое «не одинок».

— Но у вас есть хотя бы его адрес? — спустя несколько секунд спросила она.

— Нет. Я же говорю, мы расстались в Неаполе. Если у господина Чехова возникнет необходимость, он мне напишет. Ялта, Дом Роз, барону Магелю. А мне его адрес — зачем?

— Он нужен мне.

— Полагаю, и ваш адрес ему известен тоже, не так ли? И он, устроившись, непременно вам напишет, — я хотел добавить «если захочет», но счёл, что это просто неуместно. Что мне Гекуба?

— Исаак Абрамович, если всё же вы узнаете адрес Антона Павловича, дайте мне знать, пожалуйста. Я завтра же возвращаюсь в Москву… — Ольга Леонардовна более меня не замечала. Я для неё стал неодушевлённой вещью. Мебелью.

— Разумеется, Ольга Леонардовна, непременно, сразу сообщу…

Госпожа Книппер величественно удалилась. Так уходит грозовое облако, передумав испепелять мелкую букашечку. Тратить молнии на такое ничтожество, как баронишко…

Булька всем видом выражал готовность гулять дальше.

И мы погуляли. Долго и счастливо. Вдали от госпожи Книппер и её проблем.

Ну да, для актрисы одно дело быть женой первого драматурга Империи, а совсем другое — быть покинутой женой первого драматурга Империи. С новой силой пойдут интриги, сплетни, начнут обходить ролями, придираться — или будет казаться, что обходят и придираются. Но где ж ты была раньше, голубушка, в те годы, когда Чехов медленно, но верно умирал в Ялте? «Ах, ты пела? Это дело…»

Но, однако, это действительно меня не касается. Совершенно.

Пройдя вёрст десять мы с Булькой, усталые но довольные, вернулись в Дом Роз. У ворот стояла бричка Альтшуллера. После того, как и Чехов, и девочка Надя исцелились, Исаак Наумович стал нарасхват, и ему пришлось обзавестись собственным выездом. Парой гнедых.

И в гостиной они меня ждали. Не гнедые, а Исаак Наумович и его пациент. Альтшуллер мог заходить ко мне запросто, Мустафа это знал и всегда раскрывал перед ним двери.

— Вот, Петр Александрович, господин Рабушинский попросил свидания с вами, и я взял на себя смелость пригласить его сюда.

Господин Рабушинский был нездоров. Очень нездоров. На вид не лучше Чехова в его самый сложный период.

— Как вы желаете получить от меня деньги? — сразу перешел к сути он.

— Вы делаете безусловное невозвращаемое пожертвование. Один миллион — товариществу «Электрификация Ялты» и сто тысяч — детской санатории «Надежда». Как только это будет выполнено, мы начнём лечение.

— Какие у меня гарантии?

— Никаких, — пожал плечами я. — Я беру деньги не за результат, а за работу. Не навязываюсь.

— Но на что я могу надеяться?

— На выздоровление. Месяц вы проведете здесь, в лечебном флигеле. Под наблюдением доктора Альтшуллера. И выйдете здоровым. Дальнейшее будет зависеть только от вас.

— Что — дальнейшее?

— Всё — дальнейшее.

И Рабушинский согласился.

Все соглашаются.

Глава 12

8 июля 1904 года, четверг

Ялта.

Этот город — один из самых спокойных городов России. Нет крупной промышленности — нет и пролетариата, поставщика отчаянных головушек, которым нечего терять. Много зажиточных горожан, возле которых кормятся мастеровые, прачки, кухарки, дворники, садовники, чернорабочие — много кто кормится. Из местных. Местные пришлых голодранцев не любят — те хлеб отбивают. За пришлыми следят, и чуть что заметят, доносят полиции. Полиция же с ними не церемонится: рядом царская резиденция, тут сволочи не место. Так и говорит полиция, прямо, грубо, без экивоков: сволочи не место! Играет значение и обособленность Ялты. Город не проходной двор вроде Москвы или Нижнего, сюда и попасть непросто, и сбежать нелегко.