Поправки

И Гари ушел. Выбежал из дому, пересек задний двор. Листва возле дома казалась почти белой в струящемся из окон потоке света, но на западной стороне сумерки окутывали деревья, превращая их в силуэты. В гараже Гари снял с кронштейнов восьмифутовую стремянку, потерял равновесие, зашатался и едва не выбил ветровое стекло «стомпера», прежде чем совладал с ношей. Оттащил лестницу к передней двери, включил наружные фонари, вернулся за электрическим секатором и стофутовым удлинительным шнуром. Шнур был грязный, он поволок его по земле, чтобы не запачкать дорогую льняную рубашку (слишком поздно спохватился, что рубашку-то следовало снять), и тот безнадежно запутался в траве и цветах. Тогда Гари скинул рубашку и остался в футболке, но брюки переодевать не стал, боясь утратить инерцию движения, улечься на лужайку, еще излучавшую накопленное за день тепло, прислушаться к стрекоту сверчков и цикад, уснуть. Физическое усилие немного прочистило мозги. Он влез на стремянку и принялся срезать зеленые, клонившиеся долу верхушки тисов, стараясь потянуться до самых дальних веток – насколько хватало храбрости. Наверное, когда Гари обнаружил, что последние двенадцать дюймов изгороди, у самого дома, находятся вне пределов досягаемости, ему следовало выключить секатор, спуститься и передвинуть лестницу, но речь шла всего-навсего о двенадцати дюймах, а запасы энергии и терпения, понятное дело, небезграничны, и потому он попытался дойти до дома на стремянке – раскачать ее и прыгнуть вместе с ней, сжимая при этом в левой руке работающий секатор.

Легкий удар, почти безболезненный толчок, скорее даже прикосновение к мясистой части правой ладони пониже большого пальца, на поверку оставил глубокую, обильно кровоточащую рану, которую в этом лучшем из миров следовало бы показать хирургу «Скорой помощи». Но уж чего у Гари не отнимешь, так это сознательности. Он понимал, что слишком пьян, чтобы самому сесть за руль, а обратиться к Кэролайн с просьбой отвезти в больницу значило вызвать крайне нежелательные вопросы насчет того, стоило ли взбираться на стремянку и включать электрический инструмент в состоянии алкогольного опьянения, что влекло за собой необходимость признаться, сколько именно водки он выпил перед обедом, и в итоге могла сложиться картина, весьма далекая от того образа полного душевного равновесия, какой он пытался создать, принявшись за треклятую изгородь. Итак, стая москитов и моли беспрепятственно влетела в распахнутую дверь, привлеченная светом фонарей, когда Гари торопливо пробежал в глубь дома; странно прохладная кровь стекала в сложенные ковшиком ладони. Он уединился в ванной на первом этаже, слил кровь в раковину, насыщенная железом струя напоминала гранатовый сок, шоколадный сироп или отработанное моторное масло. Подставил порез под холодную воду. С другой стороны незапертой двери Джона спросил, не поранился ли папочка. Гари отмотал левой рукой побольше туалетной бумаги, прижал ее к ране, а затем одной рукой попробовал приклеить сверху пластырь, но безуспешно – вода и кровь промочили повязку. Кровь на сиденье унитаза, кровь на полу, кровь на двери.

– Папа, жуки налетели, – предупредил Джона.

– Ладно, Джона, может, закроешь входную дверь и пойдешь наверх принять душ? Я скоро поднимусь, сыграем в шашки.

– А можно лучше в шахматы?

– Конечно.

– Ты дашь мне фору: королеву, офицера, коня и ладью.

– Ладно, иди мойся!

– Ты скоро придешь?

– Да!

Гари оторвал еще кусок пластыря и улыбнулся своему отражению в зеркале – только чтобы убедиться, что еще способен растянуть губы. Кровь проступала сквозь туалетную бумагу, стекала по запястью, не давая пластырю прилипнуть. Гари обмотал руку гостевым полотенцем, намочил второе гостевое полотенце и вытер кровь в ванной. Приоткрыл дверь, прислушался: голос Кэролайн доносился со второго этажа, в кухне работала посудомоечная машина, Джона принимал душ. Кровавый след тянулся по коридору к входной двери. Согнувшись, двигаясь боком, словно краб, прижимая к животу раненую руку, Гари подтер гостевым полотенцем и эти лужицы. Еще кровь – на сером деревянном настиле переднего крыльца. По соображениям конспирации Гари крался на цыпочках. Зашел в кухню за ведром и шваброй – и наткнулся на бар.

Само собой, он открыл бар. Зажав бутылку водки под мышкой, ухитрился левой рукой отвернуть крышку. И в тот самый миг, когда, запрокинув голову, подносил горлышко к губам, чтобы избавиться, наконец, от последних остатков душевного равновесия, взгляд его скользнул поверх дверцы бара и он увидел камеру.

Габаритами она не превышала колоду карт и была укреплена на вертикальном штативе над задней дверью.

Футляр из матового алюминия, глаз светится пурпурным огоньком.

Гари поставил бутылку обратно в бар, направился к раковине и наполнил ведро водой. Камера повернулась на 30 градусов, наблюдая за ним.