Поправки

Ранним октябрьским утром, когда все эти загадки разом обрушились иа нее, Сильвия, едва прикоснувшись к завтраку, взлетела по лестнице в студию. На листе кремовой кансоновской бумаги она изобразила свою левую руку (отражение в зеркале, чтобы получилась правая), большой палец отставлен, остальные скрючены, вид сзади под углом шестьдесят градусов, почти полностью показана тыльная сторона кисти. В эту руку она, умело выстроив перспективу, вложила курносый револьвер 38-го калибра и воткнула дуло в ухмыляющиеся губы, над которыми по памяти точно воспроизвела наглый прищур Келли Уизерса. Последнее прошение о помиловании только что отклонили, и слез по этому поводу никто не проливал. На этом – губы и глаза – Сильвия остановилась.

– Пришло время двигаться дальше, – пояснила она Инид. – Я вдруг поняла: хочу я или нет, но уцелела я, а не она, и художник – тоже я. Мы привыкли ставить своих детей на первое место, мы живем в них и через них. Но мне это надоело. Я сказала себе: может быть, завтра я умру, но пока что я жива. Я могу жить и принимать жизнь. Я заплатила сполна, я сделала свое дело, и мне стыдиться нечего. Как странно, что такое огромное событие, полная перемена жизни происходит в голове, правда? Вроде бы ничего не меняется, но ты по-другому смотришь на вещи, страх и тревоги отступают, становишься сильнее. Разве не удивительно, что невидимая мысль может оказаться реальнее, чем все, что было прежде? Начинаешь видеть отчетливее, а главное, сознаешь, что видишь яснее. И тут понимаешь: вот это и есть любовь к жизни, вот об этом и толкуют все, кто хоть сколько-нибудь всерьез рассуждает о Боге. Такие вот минуты.

– Пожалуй, еще глоточек, – сказала Инид, подставляя гному свой стакан. Она почти не слушала Сильвию, только качала головой и бормотала «ох!» да «ах!». Окутанное пеленой алкоголя сознание погружалось тем временем в нелепейшие фантазии о том, например, что бы она почувствовала, если бы гном обнял ее, прижался головой к животу и бедрам. Сильвия оказалась чересчур интеллигентной – Инид, пожалуй, прогадала, согласившись сделаться ее наперсницей, однако и не слушая, она все же внимательно прислушивалась, поскольку ей недоставало ключевых деталей, например, какого цвета кожа у Келли и подверглась ли Джордан изнасилованию.

Из студии Сильвия прямиком отправилась в супермаркет «Вава» и скупила там все грязные журнальчики. Увы, жесткого порно в них не обнаружилось. Ей требовалось видеть сам акт как таковой. Вернувшись в Чаддс-Форд, она включила компьютер, подарок младшего сына: устройство предназначалось для постоянного общения членов семьи, которых сблизило общее горе. В электронной почте скопились за месяц сыновние послания, на которые Сильвия не удосужилась ответить. Через пять минут она отыскала в Интернете то, что ей было нужно, пустила в ход кредитную карточку и принялась перебирать каталог, пока не дошла до подходящего изображения с подходящим ракурсом и подходящими участниками: чернокожий мужчина занимался оральным сексом с белым, камера зависла под углом шестьдесят градусов над левым бедром, крупным планом полумесяц верхней части ягодицы, на темной стороне этой луны – костяшки черных пальцев, смутно различимые, нащупывающие. Сильвия загрузила снимок и увеличила до максимума.

Ей сравнялось шестьдесят пять, и никогда прежде она не видела подобной сцены. Всю свою жизнь она создавала образы, но впервые ощутила скрытую в них тайну. Вот оно: шевеление битов и байтов, поток единиц и нулей в каких-то университетских серверах на Среднем Западе. Несомненное движение в столь же несомненной пустоте. Население прилипло к экранам и страницам журналов.

Стали бы люди гоняться за образами, если б образы втайне не приравнивались к реальным вещам? Не то чтобы образы были так уж полнокровны, просто мир слаб и безволен. Да, порой, несмотря на свое бессилие, мир становился живым и ярким, как в те дни, когда с яблонь в садах падали плоды, и солнце пекло их жаркими лучами, и в долине пахло сидром, как в те холодные вечера, когда Джордан приезжала на ужин в Чаддс-Форд и шины ее кабриолета скрипели на гравийной дорожке, но потреблять мир можно лишь в виде образов. Все, что попадает в голову, становится образом.

Тем не менее Сильвию поразил контраст между интерактивной порнографией и незавершенным портретом Уизерса. В отличие от телесной похоти, которую утоляли картинки или игра воображения, эту страсть, жажду отмщения, не обманешь. Никакие картинки, даже самые выразительные, ее не утолят. Эта страсть требовала смерти конкретного человека, завершения конкретной истории. Как указывают в рецепте: «Замене не подлежит». Она могла изобразить объект своего желания, но не осуществление этой мечты. И тогда Сильвия наконец призналась себе: она жаждет смерти Келли Уизерса.