Поправки

Она жаждала его смерти, хотя в недавнем интервью корреспонденту «Филадельфия инквайрер» говорила, что смерть чьего-то сына не вернет ей дочь. Она жаждала его смерти, хотя ее д. м./д. ф. с религиозным рвением заклинал ее не истолковывать смерть Джордан как Божью кару за либерализм в политике и в воспитании или за безответственное богатство. Она жаждала его смерти, хотя считала смерть Джордан трагической случайностью и верила, что искупление не в мести, а в том, чтобы сократить вероятность таких случайных трагедий по всей стране. Она жаждала его смерти, хотя мечтала о лучшем обществе, где бы молодым людям предоставляли работу с достойной оплатой (чтобы Уизерсу не было надобности связывать своего искусствотерапевта по рукам и ногам и пытками добиваться номера банковского счета и кода кредитной карточки), о таком обществе, которое пресекло бы оборот запрещенных наркотиков в пригородах (тогда Уизерс не потратил бы украденные деньги на крэк и не вернулся бы с затуманенным сознанием в квартиру своего бывшего искусствотерапевта и не терзал бы ее еще тридцать часов, в промежутках покуривая дурь), о таком обществе, где бы молодые люди имели что-то за душой, кроме слепой привязанности к фирменным товарам (и тогда Уизерс не зациклился бы на кабриолете своего бывшего искусствотерапевта и поверил бы ей, когда она сказала, что на выходные одолжила машину приятельнице, ему бы не застило глаза то обстоятельство, что у Джордан два набора ключей («Никак не мог этого понять, – заявил убийца в отчасти вынужденном, но приемлемом с юридической точки зрения признании, – все ключи лежат на кухонном столе, понимаете? Просто не шло у меня это из башки»), и он не прикладывал бы раз за разом к обнаженному телу жертвы ее же собственный утюг, переключая с шелка на хлопок и лен и неотступно требуя ответа, где, мол, припарковала кабриолет, и не перерезал бы ей горло в приступе паники, когда под вечер в воскресенье подруга Джордан постучала в дверь – хотела вернуть машину и третий набор ключей), о таком обществе, где раз и навсегда положат конец физическому насилию над детьми (чтобы осужденный преступник не мог в последнем слове просить снисхождения, утверждая, что отчим пытал его в детстве электрическим утюгом, – впрочем, в случае Уизерса, который не смог предъявить следы от ожогов, подобное заявление свидетельствовало лишь о недостатке фантазии и неумении лгать). Она жаждала его смерти вопреки сделанному на сеансе психотерапии открытию: ухмылка Келли – всего лишь маска, нацепленная одиноким мальчишкой, которого со всех сторон окружают враги, и если б Сильвия улыбнулась ему всепрощающей материнской улыбкой, он бы сбросил маску и, зарыдал, искренне раскаиваясь. Она жаждала его смерти, хотя понимала, что подобное желание прилично лишь консерваторам, верящим в «личную ответственность каждого» и плюющим на социальную несправедливость. Она жаждала его смерти, хотя в силу перечисленных выше причин не могла лично присутствовать на казни и насытить свои глаза зрелищем, которого не заменить никакими образами.

– Но в круиз мы отправились не поэтому, – неожиданно сказала она.

– Не поэтому? – очнувшись, переспросила Инид.

– Нет. Пришлось поехать, потому что Тед не желает признавать, что Джордан была убита.

– Он – что…

– Нет, знать-то он знает, – пояснила Сильвия. – Но не хочет об этом говорить. Они с Джордан были очень близки, гораздо ближе, чем мы с ним. Он горевал, что правда то правда, очень горевал. Так плакал, что с постели подняться не мог. А потом наступил день, когда все прошло. Он сказал: Джордан больше нет, и он не намерен жить прошлым. Он сказал: начиная с Дня труда забудет случившееся. И весь август напоминал мне, что после Дня труда не станет больше говорить об убийстве, словно его и не было. Тед – человек рациональный. Его точка зрения такова: родители всегда лишались детей, а излишняя скорбь – это слабость, потачка себе. Ему все равно, что будет с Уизерсом. Дескать, если следить за процессом, опять же никак не перешагнешь через это убийство.