— Весьма разумное соображение, — воодушевился Роджер. — И оно представляется мне особенно интересным, поскольку напоминает о моем же замечании, сделанном вчерашней ночью насчет Ины Стреттон — весьма здравом, хоть тогда мне оно показалось немного поверхностным. Пожалуй, на самом деле оно куда глубже. Кажется, я говорил это именно тебе. Помнишь, что — забыл, как я тогда выразился, но, в общем, что существенно не только то, что случилось с Иной Стреттон до сих пор, но и то, что может случиться с ней в будущем?
— Да, еще бы не помнить. Я еще не понял тогда, что ты имел в виду.
— Признаться, я тоже. Но я ведь что-то наверняка имел в виду. Ты, верно, уже позабыл, о чем мы тогда говорили?
— Отчего же? Мы говорили о ее склонности к мелодраматическим эффектам.
— Да? И я сказал, что ее аффектация существенно повлияет на то, что с ней случится в будущем, а случилось с ней то, что ее убили. Итак, не могла ли эта ее демонстративность стать тому причиной? Но как — не вижу.
— Это было, когда она влезла на стропило. Это тебе ничего не напоминает? Представь, что она влезла на перекладину виселицы, а крошка Дэвид вскарабкался за ней?
Роджер рассмеялся.
— Ты меня толкуешь чересчур уж буквально. И все же идея не лишена смысла. В том-то и беда. Любая самая экстравагантная идея в отношении миссис Стреттон имеет смысл. Но боюсь, что если твоя теория верна и Дэвид набросил ей петлю на шею на перекладине, а не под ней, то сломался бы позвоночник. Но этого нет. Умерла она от удушения. Шнур был толще и грубее, чем обычная висельная веревка, а ссадины на ее ладонях показывают, что она пыталась за него ухватиться, так что умерла она, возможно, не так быстро, но своими собственными движениями она лишь сильнее затянула петлю у себя на шее.
И все-таки, Колин, возможно, ты не так уж и далек от истины. Наверняка — если допустить, что борьба оказалась очень недолгой, — в ход была пущена какая-то уловка, и я не сомневаюсь, что сама миссис Стреттон своей демонстративной экстравагантностью эту уловку и подсказала. Но беда в том, что не обошлось и без применения силы, хотя бы в последнюю секунду, а при этом всегда остаются следы. И ежели такие следы есть, то подозрения полиции подтвердятся и завтрашнее дознание будет отложено сразу после официального открытия до дальнейшего выяснения обстоятельств, а уж тогда жди больших неприятностей.
— Дело пахнет керосином, — констатировал Колин.
— Ну и, — отозвался Роджер, — что мы будем делать в таком случае?
Первое, что сделал Роджер, — это спустился вниз и попросил Рональда выяснить, когда назначено паталогоанатомическое освидетельствование и что за врач будет его делать.
Рональд позвонил Чалмерсу и узнал, что все состоится во второй половине дня, что врач будет из Уэстерфорда, по фамилии Брайс, и что оба — Чалмерс и Митчелл — будут при этом присутствовать.
— Одну минутку, — сказал Роджер и взял трубку. — Это вы, Чалмерс? Говорит Шерингэм.
— Да? — отозвался из трубки приятный голос Чалмерса.
— Этот Брайс, он что? Приличный человек?
— Вполне. Пожилой врач, очень опытный.
— Немножко странно, правда же? — осторожно заметил Роджер. — Я говорю, немножко странно, что полиция затребовала врачебной экспертизы в таком простом деле?
— О, нет, я не вижу тут ничего странного. Тут у нас они всегда так поступают.
— Что, коронер очень дотошный?
— Да нет. Просто тут нашей полиции делать особо нечего, поэтому, уж если работа подвернется, они стараются как могут.
— Понимаю. Думаете, дело только в этом?
— О, я совершенно уверен, что ничего другого тут нет, — заверил Чалмерс как можно более обнадеживающе.
Роджер передал трубку Рональду.
— Попроси, пусть перезвонит, как только экспертиза закончится, и расскажет о результатах, даже если это будет не очень удобно. Я надеюсь, он не откажет!
Рональд просьбу передал. Потом кивнул Роджеру, давая понять, что Чалмерс согласен.
Роджер удалился на цыпочках, стараясь не шаркнуть, как всякий, в чьем присутствии говорят по телефону. Ему казалось, что теперь ничего больше сделать нельзя — пока не станут известны результаты обследования и вскрытия. Он не спеша вышел и побрел по саду.
Бездействие раздражало, ведь на самом деле он тревожился куда больше, чем могло показаться Колину. Этот бездумный поступок — добавить последний штрих к картине преступления, штрих, идиотски пропущенный убийцей Ины Стреттон, — мог иметь весьма серьезные последствия. Роджер опасался не столько возможного наказания, сколько того, как это все отразится на его хобби. Если дело дойдет до того, что ему придется признаться в содеянном, то доверие полиции окажется для него потеряно навсегда — больше никогда ему не позволят продолжать официально оказывать сыскные услуги. И все же он не жалел о содеянном. Пусть лучше Роджер Шерингэм навеки попадет в черный список Скотленд-Ярда, чем Дэвид понесет ту кару, которую конечно же назначит ему слепое правосудие за поступок, порожденный почти безумным отчаянием.
Но нет, события не зайдут так далеко, если Роджер им этого не позволит.