Попугай с семью языками

Затерявшись среди народа, Непомусено и Вальдивия следовали за процессией — не из уважения к памяти покойного, а из желания перекусить. Разнесся слух, будто после похорон компания «Лулу» предложит всем закуску. Грозу оба переждали, спрятавшись за каким-то могильным камнем и не отрывая жадных глаз от лимонадного грузовика. Ливень прекратился так же неожиданно, как начался. Представители властей вернулись на кладбище — завершить церемонию. Непомусено, повязавший штаны вокруг головы, чтобы вода не смыла третий глаз, захотел было надеть их обратно, но не смог: промокшая ткань села. Виньяс с необычайным проворством скользнул в могилу и обмазал ноги глиной. На могилу установили памятную табличку. Репродукторы вещали с грузовика: «„Лулу“ всегда с вами, даже в самые трудные минуты!» Двое, одетые в некое подобие традиционных индейских нарядов, что-то раздавали. Беглецы, расталкивая собравшихся локтями, подошли ближе, рассчитывая на пирожок или бутерброд. Но им достался лишь стакан минеральной воды и листок с рекламой. Выпив безвкусную жидкость, они стали внимательно изучать листок. Там было нарисовано аппетитное пирожное. Сверху шла надпись: «Мням!.. Собирай пробки от бутылок с «Лулу» и участвуй в розыгрыше! СЪЕШЬ МЕНЯ!» Хромец в припадке раздражения выкинул бумажку и обратился к председателю:

— А теперь что? Побираться?

— Никогда в жизни!

— Ну, если мы такие брезгливые, надо работать.

— Мои стихи не продаются!

— Никто и не говорит о ваших стихах: если мы начнем продавать их, то умрем с голоду!

— Наглец!

— Ладно, пусть, вы — поэт, и мне придется вас кормить. Вывески принесут нам деньги!

Неутомимый Вальдивия, скитаясь от лавки к лавке, от кабака к кабаку, предлагал свои услуги. За ним — в отдалении — следовал Непомусено, скрывавший от посторонних не только свой третий глаз, но и горящие щеки. И так как глина, покрывавшая ноги, усохла, ему приходилось передвигаться скачками.

IX. БЕГСТВО В ЕГИПЕТ

Беспокойство из-за того, что мы будем не всегда, заставляет нас стремиться к овладению всем пространством.

Но бесконечность, в желании видеть нас более доступными, делает нас менее глубокими.

И все же, чтобы обрести длительность во времени, нам следует непременно овладеть материей, ибо в ней — ключ к Вечности. Карло Пончини. «О триполярности метафизики».

В девять утра, когда погасли псевдогреческие неоновые колонны, «Ареналь» — эта гигантская помойка — напоминал заснувшего кашалота. Морская соль, смешанная с селитрой, атаковала дерево, металл, цемент, камень, а от земли шел запах рвоты и мочи одновременно.

Девицы в накрахмаленных платьях, без тени косметики на лице, открыли ставни, впуская свет в огромное здание, принесли классную доску и под руководством наставницы — женщины в маске, общавшейся при помощи языка жестов, — сели за изучение Евангелия.

Цирк стоял в сотне метров от заведения, и хор голосов, читавший священные тексты, разбудил паяцев. Они выползли из-под навесов своих телег с видом кротов, вытащенных из нор, собрались в шатре, прервали сон последнего посетителя, спустили ему штаны, голубой ленточкой привязали к члену помпон и вытолкали в шею.

Поедая завтрак, клоуны признавались друг другу, что представление перестало развлекать их и надо что-то менять.

— А если паяц заявит, что воздух принадлежит ему и запретит всем остальным дышать?

— Давайте лучше считать себя виновными в том, что занимаем чужое пространство! Можно будет постоянно извиняться и ни минуты не сидеть на одном месте.

— Ну хватит! Одно и то же: хотим и не можем, собираемся что-то дать и все время отбираем, ищем совершенства и не двигаемся вперед. Надо придумать что-то новое!

Но никому в голову не пришло «чего-то нового». Черная собака издала свое ликующее «Да». Деметрио заткнул ей пасть пинком.

Ла Кабра и Энанита не присоединились к остальным, они были заняты Кристобалем Колоном, который требовал материнского молока. Им не хотелось ничего менять: они цеплялись за свой цирковой образ с таким же упорством, что и Пирипипи. Тот уже давно позабыл свой изначальный облик: лицо, имя, возраст, национальность, даже пол. Полвека он ходил загримированным. Облачить паяца в обычную одежду, стереть грим с лица означало бы лишить Пирипипи его подлинной сущности. И поэтому, когда Зум предложил ему богато украшенный клоунский костюм, чтобы поджидать публику в порту, наигрывая вальс с помощью монет, Пирипипи, величественный, как фараон, дал ему пощечину. Зуму пришлось выкинуть блестящий наряд. Подражая старику, Энанита и Ла Кабра поменяли местами жизнь и представление — и решили, что отныне навсегда, до самой смерти станут Иосифом и Марией.