Попугай в медвежьей берлоге

Я побежал на балкон, где хранился различный хозяйский инвентарь – от кальянов до лопат, и принялся искать, чем бы закрыть или замазать отпечаток. Но вместо инвентаря на балконе оказались банки с черной краской: открытые и закрытые, перевернутые и стоявшие, как надо, банки разных производителей, банки большие и маленькие, пол балкона и стены были вымазаны черной краской!

И тут я услышал визг тормозов во дворе.

Осторожно выглянув через окно, я увидел, как из микроавтобуса выпрыгнули четыре человека в защитной форме, их лица закрывали маски, у троих имелись автоматы Калашникова, и один в руке держал пистолет…

Глава 43

Они бросили меня в камеру полицейского участка на окраине Старого города. В камере воняло мочой и имелось окошко размером со спичечный коробок, через которое проникал лучик бледного электрического света. Камера была таких размеров, что спать в ней, вытянувшись в полный рост, не представлялось возможным. Под дверью постоянно дежурил автоматчик. Я изучал стены, пытался достать до потолка, но ничего полезного не обнаружил. Из еды давали заплесневелую лепешку, выпачканную в грязи, и мутную воду с привкусом дизельного топлива. На зубах скрипел песок. Я утратил чувство времени и не мог понять, день сейчас на дворе или ночь? И сколько суток прошло с момента моего заточения? Для испражнений мне иногда приносили ведро, а иногда и не приносили.

Я просил их предоставить телефон для связи с посольством, но они игнорировали мои просьбы и вообще не разговаривали со мной.

А потом пришли пьяненький Халид вместе с Арафатом, выволокли меня из камеры и затащили в абсолютно пустую комнату со стенами без штукатурки. Под потолком сиротливо висела лампочка на длинном проводе. Арафат стоял с автоматом у двери, а пьяный Халид, периодически засовывая дуло пистолета мне в рот или приставляя пистолет к виску, беседовал со мной.

– Где теперь твой дружок, а? – спрашивал Халид. Он полностью изменился в лице, от добрых морщин на его щеках не осталось и следа, глаза его горели, как два раскаленных докрасна угля. Он пытался просунуть дуло все глубже и глубже в мою глотку. – Где теперь твой дружок?! Не знаешь?! А я знаю! Он висит на пальме, болтается, как бычий хер!

Я понимал, что говорит он об Абу Кариме. Когда Халид хотел избить меня пистолетом, Арафат, следует отдать ему должное, останавливал его и успокаивал. Отказавшись отвечать на вопросы, я требовал телефон и настаивал на том, чтобы они поставили в известность посольство Украины.

Но кто меня слушал?! Они сами понять не могли, что со мной делать, и допросы без особо тяжких пыток заканчивались пьяной развлекухой Халида. Он читал наизусть ненавистного Роберта Рождественского, он орал по-русски, вдавливая дуло мне в лоб, висок или затылок:

– Я грохну тебя, прямо сейчас! Вот сейчас?! Или не сейчас?! А может, через час?! А может, завтра или через месяц?! Что скажешь, умник?! А?! Где твой дружок? Ну, давай, спроси меня! Где твой дружок! Он болтается на пальме!

Когда на Халида находили безудержные приступы хохота, Арафат брал его под руку и выводил из комнаты на несколько часов, за которые мне и удавалось немного вздремнуть в полный рост.

После шестого допроса они снова закинули меня в камеру и выдали сразу четыре лепешки и четыре литра воды, автоматчик, дежуривший у двери, куда-то пропал. Потом они все пропали, в участке, судя по отсутствию шума, не было ни души. Я решил экономить еду и воду настолько, насколько представлялось возможным. Кто знает, когда они вернутся и вернутся ли вообще?

Однажды я проснулся от мощных взрывов, где-то далеко ухали бомбы и ревели самолеты, вторили им автоматные очереди и одиночные выстрелы. Великан бродил неподалеку и подходил все ближе и ближе, камера ходуном ходила, стены тряслись, а с потолка сыпалась штукатурка.

Самое ужасное произошло, когда лампочка в коридоре потухла и лучик света исчез. Я оказался в полной темноте, лепешки иссякли, на дне последней бутылки оставалось грамм сто воды, которую я решил не использовать до последнего.

И тут появились они. Халид с Арафатом. У Арафата голова была перемотана бинтом, на бинте проступали кровавые пятна, Халид еле на ногах стоял и языком еле ворочал – был пьяный в густой дым, в дрезину. Они выволокли меня в коридор, я упал на колени, и Арафат плотно приложился ногой к моему подбородку. Значит, им разрешили меня избивать, или уже попросту не осталось в живых тех, кто выписывал им разрешения. Размахивая пистолетом, Халид начал по-русски орать что-то нечленораздельное, затем перешел на арабский. Но ни я, ни Арафат его все равно понять не могли. На Халида напала белочка, белая горячка! Наконец, до тупоголового Арафата дошло, что напарник его полностью невменяемый, и он влепил ему такую крепкую пощечину, что Халид, завалившись назад, рухнул на пол. И при падении он то ли случайно, то ли специально выстрелил. Пуля угодила в стену и срикошетила не пойми куда, в узком коридоре участка выстрел громыхнул так громко, точно из пушки выстрелили.

В ушах зазвенело.