Нередко Достоевского называют «жестоким талантом», а его мировоззрение характеризуют как «философию трагедии». Весь свой гений Достоевский посвятил раскрытию тайны человека. Он так и писал: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком». Существование Бога и предназначение человека для героев Достоевского – не просто «точки зрения», но вопросы жизни и смерти. В относительно спокойном, еще самодовольно верящем в прогресс, науку и разум, но уже не верящем в Бога, XIX веке, Достоевский (задолго до Фрейда, открывшего бессознательное), указывает на скрытую в человеке склонность к агрессии, на утрату современным человеком смысла жизни, на одиночество и трагизм человеческого существования, порождающие сильнейшую внутреннюю борьбу. «Дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердце человека», говорит писатель.
Герои Достоевского – мятущиеся натуры, всегда пребывающие в дисгармонии, в «надрыве», одержимые «проклятыми вопросами», неспособные к мещански-равнодушной жизни, жаждущие переделать мир, спасти человечество, выходящие за рамки общепринятых норм, «золотой» – благодушной и безопасной, – «середины». Подобно другим пророкам, своим современникам – Кьеркегору и Ницше, Достоевский больше созвучен катастрофизму ХХ века, чем своему времени. В человеке есть много такого, о чем он сам и не подозревает и что писатель называет «подпольем». Эта тайная, подсознательная жизнь человека выступает то в виде его «Двойника» (например, Смердяков – брат и Двойник Ивана Карамазова), то в виде «подпольного человека» (повесть «Записки из подполья»). Важнейшие для человека проблемы писатель разрешает не путем рассуждения, а через поступки, через судьбу своих персонажей. Этим героям (даже порой лично ему малосимпатичным) Достоевский дает возможность высказаться в полную меру, показать всю логику своих мыслей и следующих за ними действий. Поэтому-то герои – «разрушители» и «отрицатели», одержимые страстями, гордыней, неверием, – Иван Карамазов, Родион Раскольников – выглядят убедительно и по-своему привлекательно. Они зачастую правдоподобнее и глубже, чем «положительные» персонажи Достоевского – Соня Мармеладова, князь Мышкин, Алеша Карамазов или старец Зосима.
Достоевский восстает против просветительского мифа о человеке, как прежде всего рассудочном существе, в котором рассудок отождествляется с добрым началом, а биологические инстинкты – со злым. Зло в человеке (как и добро) таится не в одних биологических инстинктах, а в самом Духе, в сердце человека, оно есть тоже явление духовного порядка. Человеческая свобода заключается в возможности и необходимости для человека добровольного выбора между добром и злом, – выбора, от которого не может уйти никто. Достоевский подчеркивал: «Рассудок удовлетворяет только рассудочной способности человека, а хотение есть проявление всей человеческой жизни». «По своей глупой воле пожить» – главное для человека, и, следовательно, ключ к пониманию человека лежит глубже его сознания, его рассудка – в его «подполье», где находится «он сам». Ядро, существо человека – в его свободе (здесь и далее речь идет именно о свободе выбора), в его стремлении к индивидуальному самоутверждению. Нет ничего глубже в человеке, чем его свобода, его воля (во всех смыслах этого слова).
Принципиальное и основополагающее для христианства представление о человеке одновременно и как образе Божием, и как греховном существе, способном как к падению и злодеянию, так и к спасению и подвигу, обретает в романах Достоевского новый глубокий смысл. На каторге, опустившись на самое «дно» общества, Достоевский увидел, что в любом человеке – даже самом «маленьком», заурядном неприятном и ничтожном с виду, – есть нечто, достойное уважения или, по крайней мере, сострадания, нечто, дающее надежду на его возрождение и преображение. В каждом человеке, если смотреть на него не сверху вниз, не со злобой или презрением, а с любовью, можно увидеть образ Божий. «Самый забитый, последний человек есть тоже человек и называется брат твой». Каждый человек ценен не только тем, чем (или кем) он является сейчас, но и тем, кем он может (потенциально) быть.