Популярная история евреев

Фактически его реальные достижения ограничились формулированием теории относительности. Ее истинность была продемонстрирована неоднократно, и в течение шестидесяти или более лет она является сердцевиной свода научных знаний. В общественное сознание она, правда, привнесла не новую и большую простоту, а новую сложность, поскольку относительность путают с релятивизмом, особенно с моральным релятивизмом. Соединение Эйнштейна с Фрейдом, по крайней мере, на бытовом, так сказать, уровне, нанесло сокрушительный удар по абсолютной определенности иудео-христианской этики, в которую Эйнштейн кстати глубоко верил. Это также было зачтено в прегрешения евреев. Появление теории относительности ознаменовало к тому же для многих образованных и интеллигентных людей момент, начиная с которого они оказались неспособными понимать ход развития науки. О последствиях этого писал еврейский писатель и философ Лайонел Триллинг (1905—1975): «Отлучение большинства из нас от научного способа мышления, который традиционно считался достижением нашего века, было воспринято как удар по нашему интеллектуальному самоуважению. Мы все согласились помалкивать об этом унижении; но можно ли сомневаться, что оно… внесло в духовную жизнь как существенный элемент сомнение и отчужденность, которые следует принимать во внимание при любой оценке нынешнего состояния умов?»

В итоге результатом этой бешеной интеллектуальной работы и культурного новаторства на стыке столетий, деятельности, в которой евреи играли ведущую роль, явилась не только «гонка вооружений» между прогрессистами и консерваторами, но и широко распространенные тревога и замешательство. Новые светские интеллектуалы – евреи чувствовали это не хуже других, даже если это было результатом их работы. Тоска по определенности – один из главных мотивов шедевра Пруста «В поисках утраченного времени». В творчестве Франца Кафки (1883—1924) всеобщим принципом объявляется непостижимое перемещение. Один из его рассказов кончается словами: «Вот он я, за пределами моего незнания и невозможности двигаться. У моего корабля нет руля, и ветер несет его на верную погибель». Шенберг чувствовал то же самое, подводя итог своей жизни в горькой метафоре: «У меня ощущение, что я свалился в океан кипятка и не умею плавать… Я изо всех сил старался грести руками и ногами… Я не сдавался. Но что значит сдаваться или не сдаваться посередине океана?» Поэт-экспрессионист Якоб ван Ходдис, в прошлом Ханс Давидсон, суммировал и усугубил это чувство тревоги, написав в 1910 году цикл стихов «Wetende» («Конец света»), который вскоре стал знаменит в Германии. Он читал его в поэтическом кабаре, которое организовал лидер экспрессионистов Курт Хиллер, уверявший, что является потомком раввина Хиллеля. Стихи начинались словами «Шляпа слетает с заостренной головы буржуа»; в силу причин, сейчас не слишком понятных, они немедленно были восприняты как кредо модернизма как его сторонниками, так и оппонентами, приведя последних в неописуемую ярость. В 1914 году молодой поэт сошел с ума, а вслед за ним – и вся Европа, сорвавшись с места в дикой пляске разрушения, в ходе которой самым драматическим образом трансформировались и перспективы евреев, и стоящие перед ними проблемы.

Часть шестая ХОЛОКОСТ

Девятого ноября 1914 г., выступая с речью в лондонском Гилдхолле, британский премьер-министр Герберт Асквит объявил драматически: «Турецкая империя совершила самоубийство». Германское ухаживание за Турцией, которое привело к прекращению кайзером активной поддержки сионизма, увенчалось наконец успехом. Султан изъявил готовность содействовать победе Германии и собирался объявить джихад Англии. Асквит желал не допустить участия в нем 100 миллионов мусульман – подданных Британской империи. Отсюда его речь, провозглашавшая решимость Англии разрушить наконец Оттоманскую империю и дать свободу ее народам. Но, выступив с ней, он бессознательно добавил еще один, и существенный, кусок к разрезной головоломке сионистского государства. Потому что если в Палестине, как и в других местах, ликвидировалось турецкое правление, то, может случиться, ничто не помешает еврейскому национальному очагу оказаться в вакууме.

Идея того, что евреи могут выиграть от поражения Германии в начинающемся страшном конфликте, потрясла бы в этот момент большинство их своей абсурдностью. Смертельным врагом евреев была царская Россия, которую в это время пыталась разорвать на части германская армия. В лондонском Ист-Энде евреи не торопились записываться добровольцами на войну с Германией по той же самой причине. У всех возможность еврейского культурного лидерства ассоциировалась с Германией. Если не считать крайне левых пацифистов, все ведущие интеллигенты-евреи, говорящие по-немецки, во главе с Максом Либерманом подписали петицию в поддержку военных целей Германии; почти единственным, кто отказался, был Эйнштейн.