В церкви я сажусь с Лилианой, с которой мы подружились, когда два года назад я только приехала в Браунсвилль. Она была моей первой лучшей подругой, еще до Кензи. Лилиана из тех людей, которые изо всех сил стараются поступать правильно, которые будут беречь тебя и составят компанию, если тебе одиноко. Мы ходим в разные школы, поэтому стараемся наверстывать упущенное в церкви, обмениваясь историями и секретами. Как это часто бывает с друзьями, мы отдалились друг от друга, но мне по-прежнему нравится находиться рядом с ней.
Мы сидим вместе и сортируем консервы для благотворительной акции. Итан, мой драгоценный ненаглядный Итан, подходит к нам. Мое сердце чуть не перестает биться.
Он улыбается Лилиане.
Он смеется и шутит – для нее.
Я хочу рассказать ему что-то о своей школе, но выходит какая-то бессмыслица. Я рассказываю анекдот, а он не смеется. Лилиана говорит то же самое, и он практически покатывается со смеху.
Я сижу, опустив глаза. Не нужно быть гением, чтобы сообразить, что происходит.
Поначалу я чувствую только онемение. Потом боль. Сильную-сильную боль.
– Что-то случилось? – спрашивает мама, когда я сажусь в машину.
– По-моему, Итану нравится Лилиана.
Она морщится и качает головой. Мы молчим всю дорогу домой. В гостиной нас встречает папа.
– У Майи проблема с мальчиком, – выпаливает мама. Я бросаю на нее предупреждающий взгляд, и она умолкает.
– Ничего страшного. Ему же тринадцать лет, – я пытаюсь представить все пустяком, но при первой возможности извиняюсь и убегаю в свою комнату.
Несколько минут спустя ко мне приходит папа и присаживается на край кровати. Он пытается развеселить меня историями из серии «когда я был маленьким». Я старательно говорю беззаботным голосом и смеюсь всем его шуткам. Мне удается усыпить папину бдительность, и я целую его на ночь.
Но когда он закрывает за собой дверь, я плачу навзрыд до тех пор, пока не засыпаю. В словах «разбитое сердце» нет ничего ироничного. Все по-настоящему.
По пути к автобусной остановке я стараюсь высоко держать голову. («
– Доброе утро, – говорю я Кензи, усаживаясь сзади.
Вздернув брови, она отрывается от мистического любовного романа.
– Угу.
– Как дела у тебя с твоим новым парнем?
Она выдувает пузырь из малиновой жвачки.
– Вчера расстались.
– Вот оно что, – мое лицо выражает сочувствие, но не самом деле, я чувствую облегчение. Мне не хватало моей Кензи.
– Но он хочет снова сойтись.
– У него же усы.
– Я
Мы смеемся и через некоторое время возвращаемся к нашей излюбленной теме: можно ли использовать ругательные слова из Библии в школьных заданиях. Замечательно, что она снова со мной.
В конце дня у нас почетный обед для отличников. Звучит здорово, потому что можно пропустить урок, но на деле это выглядит так: горстка ботаников сидит и ест вредную пищу. Я беру кусок пиццы и неуверенно обхожу кабинет, не знаю, куда присесть. Это в очередной раз напоминает мне, что я нигде не вписываюсь.
– Эй, Майя, если хочешь, садись с нами, – зовет меня девочка из хора. Я с удивлением присоединяюсь к ее компании. Я не понимаю их внутренних шуток, не знаю, о ком они говорят, так что сижу, молча уставившись в тарелку.
Краешком глаза я замечаю сидящую в одиночестве девочку. Все, кто находился поблизости, отстранились от нее, оставив ее за наполовину опустевшим столом. Но она как будто не против этого, и спокойно ест свой обед.
Я хочу подойти к ней.
Внезапно я не могу найти себе покоя. Обижу ли я девочек, с которыми сижу, если уйду от них в кому-то, кто очевидно ниже них по шкале популярности?
Я делаю глубокий вдох.
Я совсем не об этом, Бетти.
Я направляюсь к ней.
– Приветик, – говорю я, пока не передумала. – Как тебя зовут? – в моих словах звучит уверенность, которая удивляет даже меня.
Она поднимает на меня глаза.
– Донна, – говорит она, словно с сомнением.
– Рада познакомиться, Донна, – я улыбаюсь и жду, пока она спросит мое имя, но, похоже, она слишком ошарашена. Я сажусь напротив. – В каком ты классе?
– В шестом.