Попутчик

Лежа в придорожной пыли, он лихорадочно соображал, как будет выпутываться из сложившейся ситуации.

Стрелявший полицейский приблизился к Джиму, на всякий случай ткнул его в бок дубинкой и сказал:

— Медленно, очень медленно переведи руки за спину.

Когда команда была выполнена, коп ловким движением защелкнул наручники на запястьях Джима. Грубым рывком он перевернул Холси с живота на спину и наградил его ударом ноги, от чего тот закашлялся и издал стон.

Самым обидным было то, что вся сцена разыгрывалась на глазах у изумленной хозяйки закусочной. Должно быть ее марсианскому воображению предстала довольно неприятная картина.

Второй страж порядка подошел к «кадиллаку» и принялся обшаривать кабину. Из распахнутого бардачка на землю летели дорожные карты, пачки сигарет и прочее нехитрое содержимое.

— Бумажник у меня в кармане, — простонал Холси.

— Заткнись, мы сами знаем, что делать!

Бессильный как-либо повлиять на ситуацию, Джим молился, чтобы все обошлось. Солнце, поднимавшееся над равниной, начинало нагревать землю.

Когда дневное светило печет тебе голову, и ты валяешься у ног стража, вершащего правосудие, закованный в наручники, молитва — это лучший способ обрести душевное равновесие, возможно и не единственный.

Об этом знал другой человек, наблюдавший за всем происходящим из укрытия. Он мысленно поздравлял себя с успехом, превзошедшим все ожидания.

Мастерство игры заключается не в знании правил, которых может не быть вовсе, а в умении предвидеть очередной ход противника. Пока это ему удавалось. Сейчас один из полицейских найдет то, что им обоим нужно.

— Господи! — сорвалось с уст человека в форме. Он вытащил из-под сиденья машины окровавленную тряпицу, в которой что-то было завернуто.

Это был нож, так хорошо знакомый Холси.

От неожиданности он попытался встать на ноги и неистово завопил:

— Это он! Он подбросил, когда я вылезал из машины!

Ударом дубинки полицейский снова отбросил его на землю.

— Лежи и не шевелись, подонок!

Тогда за Джима решила вступиться Нэш:

— Да что здесь происходит, я вас спрашиваю? — выкрикнула она.

Для полиции все было ясно — найдено орудие преступления, после чего неизбежно следует арест, тем не менее один из фараонов спросил:

— Ты что, хорошо его знаешь?

— Да в общем-то нет, — замялась девушка. Сердце подсказывало ей, что произошла ошибка и Холси задержан несправедливо, но полицейский прервал ее сомнения:

— За этим ублюдком гоняется половина властей штата. Хорошо, что нам удалось его задержать. Неизвестно, каких бед он смог бы еще натворить.

Его подручный затолкал арестованного в машину, и она, оставляя шлейф пыли, скрылась в направлении полицейского участка.

Райтер, видевший все до мельчайших подробностей, выждал положенное время и покинул свое укрытие — дощатый придорожный клозет. Он направился к закусочной, войдя, заказал пакетик картофельных чипсов, овощной салат и чашку кофе. Убийца был вегетарианцем и терпеть не мог мясных блюд. Теперь он располагал свободной минуткой, чтобы спокойно посидеть и поглазеть на окружающую его обстановку. Сейчас Красный Лосось вряд ли бы его похвалил за это.

Разумеется, Райтер был представителем своей цивилизации — вынянченным и выпестованным в привязанности получать удовольствие от всего, что приходится делать. До недавнего времени ему казалось, что доступ открыт к осуществлению любых, самых невозможных прихотей. Желания менялись, как узоры в калейдоскопе, но потребность в них не убывала. Жизнь проходила перед ним, как череда ярких, быстро сменяющих друг друга картинок.

Однажды, пресытившись, он увидел, что не очень-то преуспел в погоне за призрачным и недосягаемым счастьем. Его окружали такие же голодные до развлечений смертные, и он ничем не выделялся из толпы. Это его деньги они присваивали себе, когда ему не везло в казино. Это с его женщинами они спали, когда он их оставлял. И это ему на смену придут более молодые и хваткие, чтобы забрать то, что осталось. Смешными выглядели попытки снизить количество выходных костюмов до двух, проводить отпуск в провинции, обегая стороной Майами, чтобы быть не таким как все. Недостаточно было и сочинять нечто, от чего у обывателя сводило скулы от тоски.

Вот тогда и возникло полное новых надежд слово «Голливуд». Успех в киноимперии означал для соискателя прорыв в верхушку элиты общества. Но элита жестоко посмеялась над неудачником.

Едва ли можно было назвать результат, который он получил, ожидаемым, когда собирались вещи и приводились в порядок необходимые записи, и когда он вскрывал изнутри скорлупу общества столицы, кино и развлечений.

«Быть может, вы в душе совсем неплохой человек, — сказал ему один маститый голливудский режиссер, — но вы пишете плохие книги. Ваши герои слишком мягкотелы, я подчеркиваю слишком. Оглядитесь вокруг — мир выглядит гораздо жестче и наш хищный кинематограф требует более суровых жертвоприношений, чем ваши жалкие опусы. Я не смогу заставить зрителя поверить в пасторали, вымученные из пальца».