Попутчики. Астрахань – чёрная икра. С кошёлочкой

Интересно, как поступал Богдан Хмельницкий, присоединивший Украину к России? За два года – 1648–1649 – бандами Хмельницкого было с жестокостью убито более шестисот тысяч евреев: женщин, стариков, детей и грудных младенцев. Так что русско-украинская дружба скреплена еврейской кровью. Правда, воссоединившись, гетьман-убийца потерял независимость и право на окончательное решение еврейского вопроса. А русский царь решил не уничтожить, а изгнать евреев из России по просьбе украинцев. В 1655 году евреи были изгнаны из России, согнаны с земель, на которых они жили ещё до прихода туда славян. В начале VIII века ещё не было России как государства, ещё не было славянского Киева, а был Киев сарматский. И само название Киев вовсе не соответствует националистической славянской легенде о братьях Кие, Щеке и Хориве. Киев существовал ещё до прихода туда Кия, ибо слово это по-сарматски означает «горы». А евреи, жившие в Киеве уже тогда, назвали Киев – Циев, или Киун. В послании к Александру II, отменившему запреты и гонения Николая I, евреи писали в связи с празднованием тысячелетия России: «Мы, евреи, поселились в России ещё до её основания».

Я сделал эти выписки в киевском архиве и просматриваю их сейчас, при свете железнодорожного фонаря, который дал мне кондуктор, просматриваю не для того, чтоб переписать историю. История пишется и переписывается только железом и кровью. Сейчас, когда поезд наш приближается к Бердичеву, этому символу гонения, городу, который современные товарищи-господа пытаются превратить в жёлтый знак позора, хочется уяснить себе и наши исторические ошибки, и исторические просчёты наших врагов. Нации живут как леса: если их не вырубают окончательно и не выжигают дотла, они воспроизводят себя, хаотично, отряхивая семя на землю, и семя произрастает там, куда оно случайно упало. Семенем владеет случай, и потому семя способно мыслить.

В растительном мире это примитивные образы влаги и солнца, в животном – пищи и уюта, в человеческом же эти мысли совсем уж далеки, бесконечно далеки от интересов своей рациональной первоосновы: нации-леса. В лесу влажно, дико и скучно. На просторе сложно и опасно. Поэтому лучший способ увязать оба противоречия – это создать себе простор внутри леса, даже если за пределами леса этого простора бесконечно много. Я имею в виду не борьбу за территорию, а простор для мыслей своих, ибо даже примитивное семя должно мыслить из-за происхождения своего. Причём еврейскому семени, еврейской мысли всегда было тесно в своём лесу. Слишком много умников и слишком большая нетерпимость к своему национальному дураку. А у русских наоборот: Иван-дурак в почёте, и в результате – прочная национальная жизнь, позволяющая ради баловства даже возникнуть призрачному городу Бердичеву, вражескому городу на собственной территории. Скажете, в подобных рассуждениях слишком много циничного? Но ведь правда всегда цинична. Ну если не всегда, то часто, тогда как ложь чаще бывает деликатной.

Я вспоминаю жену моего дяди, Забродского. Сам мой дядя был человек неплохой, культурный и очень хороший специалист в своей области, пользующийся большим уважением. Этим уважением к мужу пользовалась и его жена, по своему, разумеется, усмотрению. Стоило возникнуть любому житейскому затруднению, например с приобретением билетов на московский поезд в известном уж вам Казатине, как жена дяди начинала громко кричать:

– Мой муж ответственный работник НКВТ!

А букву «Т» от буквы «Д» на слух не очень разберёшь, тем более что жена моего дяди немного шепелявила. Таким образом, жена моего дяди говорила чистую правду и не несла ответственности, как моральной, так и уголовной за то, что должностные лица понимали её ложно и тут же удовлетворяли все её требования.

Когда моего дядю, ответственного работника Народного Комиссариата Внешней Торговли, привели на допрос к ответственному работнику Народного Комиссариата Внутренних Дел, он настолько был уверен в своей невиновности, что даже вначале наивно думал, что арест связан с неблаговидной деятельностью жены, за которую он её весьма ругал. Однако следователь быстро разъяснил ему, что деятельность жены, в которой дядя чистосердечно сознался, вполне подвластна местному районному суду, тогда как дядю будет судить трибунал. Основой обвинения была старая антиленинская статья дяди, поскольку дядя в ранней молодости был бундовцем и сотрудничал в бундовской печати. Его статья, послужившая основой обвинения, называлась «Волвл, Велвл», что переводилось на русский язык как «Дёшево, Владимир». Происходило это ещё в доежовский период, когда следователи ещё не издавали трубных звуков при сморкании и не чесали большим ногтем ноги себе за ухом.

– Быть или не быть, вот в чём допрос, – так кратко объяснил следователь ситуацию дяди.

Когда дяди не стало, его жена вынуждена была уехать из Москвы в Бердичев на постоянное жительство, но какой-то прошлый лоск сохранился. Я знаю, что после посмертной реабилитации дяди во времена хрущёвщины она возобновила свои крики:

– Мой муж был ответственный работник НКВТ!