Попутчики. Астрахань – чёрная икра. С кошёлочкой

Дорогой читатель, но что такое общеизвестная истина? И чем отличается истина о пользе молока от истины о загробном бессмертии? Мелкими бытовыми подробностями, придающими стакану свежего парного молочка, альпийского или вологодского, ощущение жизни вечной, тогда как от загробного бессмертия веет кладбищенским бюрократизмом и бухгалтерией сквозь слёзы: сколько именно дать могильщикам на водку? Если бы наш замечательный Антон Павлович Чехов повторил свой гражданский подвиг и после острова Сахалина отправился в низовья Волги, он, безусловно, поправил бы бедного Ипполита Ипполитовича. Потому что в «Острове Сахалине» нет общеизвестных истин о сахалинской каторге, а есть мелкие бытовые подробности каторжной жизни. И есть повседневные наблюдения глаза разумного и одухотворённого. Например, одного арестанта сопровождала его пятилетняя дочь, и, когда они поднимались по трапу на судно, девочка держалась за отцовские кандалы. Эта репортёрская деталь, по-моему, достойна Данте. Пятилетний ребёнок воспринимает каторжные кандалы как часть отца своего, как его руку или плечо.

Конечно, повседневные подробности бывают разные: и травящие сердце, и веселящие сердце, и просто существующие, которых не замечаешь, настолько они реальны и противоположны общеизвестным истинам. Я, разумеется, далёк от того, чтоб утверждать, будто Иван Андреевич способен отрицать общеизвестные истины на уровне Чехова, но на уровне лошади – вполне. И в этом сравнении с благородным животным нет для Ивана Андреевича никакого унижения, а с Чеховым он и сам себя по благоразумию сравнивать бы не стал. Так же, как для лошади овёс и сено не общеизвестная истина, а множество подробностей, состоящих из вкусных полевых запахов, удобного тёплого стойла и доброго конюха, так и для Ивана Андреевича Волга не просто впадает в Каспийское море, а впадает у села Житного, родины его.

Село Житное с давних времён солдатское и рыбацкое. Здесь солдатам жито давали. И здесь, в вольной, обильной рыбой местности, многие из солдат оседали рыбачить. Отсюда и происхождение Ивана Андреевича. Здесь он вырос и здесь пятнадцати лет от роду впервые полюбил свою односельчанку и соученицу по сельской школе Марину. Эта давняя, конца тридцатых годов, любовь Ивана Андреевича и привела меня, столичного жителя, погостить в астраханские места, о которых я в прошлом задумывался разве что на минуту-другую, бережливо, тонким слоем намазывая на булку с маслом драгоценный жемчуг чёрной астраханской икры.

Дело в том, что односельчанка Ивана Андреевича, Марина Сергеевна Богачёва – диспетчер одного из московских аэропортов, моя многолетняя столичная знакомая. Надо сказать, что без таких людей, как Марина Сергеевна, в наше время жить трудно. Квартира у неё не то чтобы роскошная – двухкомнатная в шлакоблочном доме. Но зато не на окраине, а недалеко от Таганской площади. Тесновато, правда, от румынского гарнитура да бухарских ковров. Повернуться, казалось, негде, того и гляди чешский хрусталь уронишь. Но поворачивались, чтоб ткнуть вилкой в финский сервелат, в венгерскую салями, полакомиться кавказскими фруктами и дагестанским коньяком «Приз» с конской головой на этикетке. Однако особенно ценен был стол-кормилец из румынского гарнитура дарами Низового Поволжья. Осетровый балычок, стерляжья ушица, севрюга копчёная. Все названия – как ордена. Ну и высшая награда – нутро севрюжье или осетровое, икра чёрная, астраханская. На свежей булке поверх масла её вполне можно под аплодисменты вручать.

Поэтому немало являлось к Марине Сергеевне личностей популярных (я тоже популярный), вплоть до популярности самой высшей, телевизионной. Популярные вручали Марине Сергеевне самих себя, а она им – вкусные разносолы. Но не донкихотствовала при этом Марина Сергеевна, не меценатствовала бездумно. Кроме популярных, были в салоне и граждане необходимые, из породы самой Марины Сергеевны, хоть и из других сфер обслуживания. Попадались за столом и обветренные лица астраханских браконьеров, которые ночевали либо у самой Марины Сергеевны, либо у кого-нибудь из близких друзей её. Причём в салоне многие между собой перезнакомились и многие оказались нужными друг другу, независимо от того, на экране ли они телевизионном или перед экраном.

Но я, честно говоря, более любил заскочить к Марине Сергеевне в не столь торжественной обстановке, просто так, днём. Заскочить часам к двенадцати, когда Марина Сергеевна выспится после ночной диспетчерской службы. Посидеть на прохладной кухоньке с кондиционером, выпить на простом кухонном столике жигулёвского пивка с янтарной воблой, доступной в наше время разве что авангарду пролетариата, да и то не всему, а скорее передовым его дозорным. Последнее обстоятельство, кстати, придавало и без того ароматному рыбьему мясу особый вкус. Слаб человек, горд человек. И вот так, приятно попивая и поедая, послушать неторопливые неинтеллектуальные воспоминания Марины Сергеевны, рыбацкой дочери. Воспоминания о вялении воблы или о муже её, Павлике. Разнообразны были темы.