Попутный ветер

Он смотрел, как она делает шаг, второй, третий, почти не хромая, не сбиваясь и не мельтеша. Чтобы подстроиться под колебания моста, второй путник должен начать движение не раньше, чем первый минует четыре звена.

— Всё, что вы услышите, лишь игра воображения! — крикнул запоздало юноша, не уверенный, что его предупреждение достигнет цели, поскольку все звуки потонули в усилившемся суровом вое.

Олаф знал, о чём говорил. Однажды он уже переходил этот мост, и сделать это еще раз казалось ему невозможным. Мост, словно пробудившийся от векового сна зверь, терзал свою жертву — голодный, свирепый, не знающий пощады. Пугал завываниями и порывами ветра. Верёвки казались гнилыми и местами перетёртыми, доски — редкими и непрочными. Над бесконечной пропастью восставали все призраки, которые были похоронены в зыби памяти. Они обвиняли, манили и заклинали. Проносились рядом, едва не касаясь. Разговаривали и заглядывали в глаза. Смеялись, заметив отчаяние. Казались не бесплотными духами, а живыми и наполненными чувствами. У них не было запахов, но желания их были вполне ясны. Духи хотели смерти человека, хотели впитать в себя его душу, выпить кровь и жизнь. И теперь Олафу снова предстояло это пережить. Он тянул время, увязывая вещи, перекидывая их через плечо. Спутница уже миновала четыре звена, а он всё ещё стоял на земной тверди.

Юноша, наконец, шагнув следом за Леттой, почувствовал, как трясутся колени и потеют ладони. Верёвки моста жгли, подобно жив-листу. Их волокна сжимались и пульсировали под пальцами, словно вены, по которым струится кровь. Дощатая твердь казалась костями, не обросшими плотью. Впрочем, плотью являлся весь окружающий мир.

Олаф боялся, словно мальчишка. Своих воспоминаний. Духов, восставших из небытия. Того, о чем эти призраки станут нашёптывать. И не было уже опыта бродячей жизни, рассудительности и мудрости. Только этот животный, всепоглощающий ужас, нарастающий с каждым мгновением. А ведь ещё предстояло как-то исхитриться и поймать амплитуду моста, раскачивающегося под ногами идущей впереди спутницы.

На миг Олаф прикрыл глаза. Судорожно вздохнул и выдохнул несколько раз. Надо собраться, он должен быть готов прийти на помощь, если Летта вдруг оступится. Лишь с этой мыслью Олаф мог ступить на проклятый мост снова.

Шаг за шагом Олаф шел вперед. Пытался почувствовать запахи Летты, но их или уносил ветер, или поглощал мост. А под ногами уже мерещилась водная рябь, под которой всплывали бледные лица.

— Олаф! Олаф! Плыви! — голос брата срывался на визг.

Зачем он кричит? Вода уже прогрелась на солнце, и Олаф расслабленно откинулся на спину. Полежит немного, а потом перевернётся и доплывёт до цветов Белой Юдвинии. Вчера Юдвига хвасталась, что её назвали именно в честь этого растения. Они с братом решили добыть его для подружки. Но Олаф проснулся раньше.

Ноги коснулось что-то липкое и холодное. Рыба? Разве тут водятся рыбы? Он попробовал перевернуться на живот, но ощутил, что половина тела стала будто деревянная и не слушалась.

А брат всё кричал и кричал. Пока не нырнул в воду. Олаф никогда прежде не видел, чтобы тот так быстро плавал, широко размахивая руками, молотя ногами со всей силы и не переставая громко выкрикивать его имя.

Олафу почему-то было всё равно. Безразлично, что он начинает погружаться в воду. Вот она заливает шею, подбородок, касается сомкнутых губ, заполняет ноздри, смыкается над ним. Краем сознания мальчик понимал, что ещё пара минут — и ему станет нечем дышать. Он умрёт. Но это казалось таким нереальным и далёким, что не волновало.

А липкое и холодное продолжало опутывать его своим невидимым коконом. Конечно! Как Олаф не понял сразу — это не он не может двигаться, это просто кокон мешает.