Попытка

— Запомни. Свита делает короля, — снова перебила она. — Это правило вечно. Все Мастера являются главами собственных кланов. Одним им попросту не выжить. Если Мастер совершит ошибку, или кто-то из его людей, то это чревато для него падением. Равно как и для его людей. Его устранят другие Мастера. Люди Мастера, это как его собственные руки. Они не должны быть слабыми или делать, что им вздумается. Если Мастер не сдержит слова или как-то неправильно себя поведет со своими людьми, он ослабит себя изнутри. Его люди не будут больше ему верны, а это будет означать его конец. Слухи быстро распространяются. И если с ним не расправятся свои люди, сместив его и выбрав нового главу, то этим воспользуются другие Мастера.

Она остановилась и, немного подумав, продолжила уже отстраненным голосом, убрав от меня взгляд.

— Наш Мастер сильный и мудрый правитель. Один из древнейших в нашем мире. Позже, когда ты разберешься, что к чему, то будешь только рад служить ему. Ешь, пей, спи, думай… С рассветом мы должны быть в аэропорту. Тебе предстоит еще длительный перелет.

— Куда?

— Туда, где живут правители. Неужели ты думаешь, что они живут среди стада…

Она поднялась и вышла из комнаты, оставив меня одного со своими мыслями.

Я поднялся и подошел к окну. От стольких неожиданно свалившихся новостей, мне было трудно усидеть на месте. Охотники во дворе разбрелись по кучкам. Курили, болтали между собой. В мельком подслушанных мною разговорах было одно — скорее бы их распустили.

Значит, идти в услужение… В принципе, вариант не из худших, но возможно, в прошлом, когда наш мир населяли цари, дворяне и просто господа, это было бы нормальным, а у нас после революционного прошлого и стольких лет советской жизни настолько вбилось в сознание, что человек — это высшее существо, и над ним не может быть господ, что так просто это было не убрать. Начальство — еще куда ни шло, его как-то можно стерпеть, в крайнем случае, когда совсем невмоготу, сменить, но никак не господ.

С другой стороны, если откажусь, меня ждет лишение памяти. Может быть, убьют, и я снова перерожусь или просто завтра очнусь со стертой памятью, но какая разница, конец один — лишение всего, что мне удалось узнать за последнее время. Знания и только знания являются главной ценностью, которые так просто не раздаются.

Хуже всего то, что мне придется остаться без перстня и трилистника. К перстню я уже настолько привык, что не представлял без него жизни. Считай я буду лишен как будто зрения или слуха. А трилистник — это моя защита. Сниму его, и любой имеющий перстень сможет ковыряться во мне, как ему заблагорассудится. Скверно, что я этого даже не почувствую. Стану таким же, как эта охотница, в которой, по-видимому, Мастер настолько хорошо поковырялся, что она только им и грезит.

Кстати, а куда она делась?

Послышался шум из кухни, а следом охотница вернулась в гостиную с бутылкой шампанского. Я с непониманием уставился на нее.

— Уже остудилось. Мне самой открыть?

— Да, сейчас, — я взял бутылку, и до меня дошло, что нужны бокалы. Принеся их с кухни, я стал открывать шампанское. — А что мы отмечаем?

— Ничего. Когда мне грустно, я пью вино, и это меня успокаивает.

— Часто пьешь?

— Каждую ночь, — сказала она отстраненно и как будто сама ужаснулась этому. И тут же опомнилась. — Но и когда весело — тоже.

— У меня, как назло, даже шоколадки дома нет, — вспомнил я, разливая вино по бокалам.

— Что?! Шоколадки?! — словно очнулась она. — Ну уж нет. Шоколад это шоколад, мясо есть мясо. А вино — это отдельная вещь. Хочешь поесть, так ешь, а когда закончил, вот тогда можно пить вино. Его следует пить само по себе и наслаждаться его вкусом, — сказала она с этим самым наслаждением и, сделав небольшой глоток, мыслями стала куда-то улетать.

Я не стал ей мешать. Принеся с кухни пепельницу, я закурил.

— Я родилась на юге Франции, — снова заговорила она. — Ты не имеешь представления, что это значит, когда вино льется рекой. Когда шел сбор урожая, виноград привозили к нам на вереницах повозок. Давили, разливали в огромные бочки, где оно потом бродило. До сих пор я слышу этот удивительный запах вина, которым было заполнено все вокруг. У отца было просто море вина. Когда я просыпалась в нашем замке и выходила на балкон, передо мной раскидывались бескрайние просторы виноградников. Холмы были похожи на волны. Я стояла будто на корабле, плывущем по морю. Я не люблю спать. Хорошо, что, имея перстень, в этом нет необходимости. Когда я все же засыпаю, я почему-то всегда вижу себя ребенком… И наш дом… Свою семью… Я бегу вдоль длинных рядов виноградника, и мне хочется добежать до настоящего моря, которое у нас было недалеко за холмами. Но каждый раз мне это не удается. Меня кто-нибудь из братьев ловит и на руках несет в замок, говоря, что к морю одной бегать опасно. Можно утонуть…

— Почему бы тогда не переехать на родину?

— Теперь это вотчина другого Мастера. Мое место здесь, на территории Вогана Пирса. Ныне здесь мой дом.

— А что стало с родными, когда у тебя появился перстень?