Пора по домам, ребята

Таня тоже работала в депо. Она была помощником кладовщика — вернее, кладовщицы — на складе, где хранились запасные части к паровозам. В один из дней Иван Кузьмич выписал заявку и послал туда Сташека. Он должен был притащить довольно большую партию «железок», поэтому прихватил с собой валявшиеся возле мастерских санки. Склад находился в помещении огромного старого цеха. Вдоль стен лежало множество колес, поршней, помп, зацепов. Более мелкие детали были разложены на длинных, в несколько рядов деревянных полках. Кладовщица сидела в фанерной конторке посреди цеха. Там же стояла «буржуйка» и было немного теплее. Зато в цехе царил трескучий мороз. Если прикоснешься к чему-нибудь голой рукой, пальцы обжигало и они прилипали к металлу. Кладовщица, толстая как бочка, закутанная в шубу, обмотанная платком, прокричала куда-то в глубь цеха:

— Тань, а Тань! Выдай ему четыре поршня и два крана. И смотри, чтобы он ничего лишнего не прихватил с собой, знаем мы этих ребят из мастерских.

— Нужны мне твои железки! Что я, съем их или паровоз себе смастерю?

— Не бойся, я-то знаю, что говорю.

Она захлопнула дверь конторки, а Сташек направился в глубь склада разыскивать Таню, которую не было ни слышно и ни видно. Прошел через все помещение и уже хотел было повернуть назад, как из-за полок появилось какое-то крохотное создание, ростом вместе со своей огромной вислоухой шапкой из собачьего меха Сташеку по плечо. Шапка, телогрейка на вырост, большие варежки, ватные брюки и явно не ее размера валенки, как будто позаимствованные у старшего брата. Настоящий Чарли Чаплин, которого Сташек видел недавно в кино.

На палубе матросы
Курили папиросы,
А Чарли Чаплин бедный
Окурки подбирал!..

У него даже появилось желание спеть эту песенку и отпустить какую-нибудь шутку по ее адресу, но тут он увидел, что девушка плачет. Беззвучно всхлипывает.

— Что случилось?

— Да так!.. Бери свои поршни. А краны лежат там.

— Так это ты, Таня?

— Я, а что?

— Да ничего, просто спросил.

Таня сдвинула со лба огромную шапку, сняла большие варежки, поправила непослушную прядь пепельных волос и взглянула на него полными удивления зелеными глазами. Но тут же снова начала всхлипывать и отвернулась к полкам. Сташек беспомощно стоял рядом с ней. Потом дотронулся до ее плеча:

— Ну, не плачь! Что случилось, расскажи!

Она разрыдалась во весь голос и скрылась между полками. Сташек постоял еще немного, пожал плечами, погрузил детали на санки и потащил к выходу. Плачет. Девушки часто распускают нюни без всякого повода. Но, проходя мимо конторки, он приоткрыл дверь и бросил кладовщице, которая грела руки над печкой:

— Ты здесь, тетка, греешься, а там девушка плачет.

Женщина повернула к нему старое, уставшее лицо.

— Плачет, плачет! А я чем могу ей помочь? Если б тебе сказали, что твой отец погиб на фронте, ты тоже бы, наверное, горько заплакал. Уже второй день не может успокоиться, бедняжка…

Кажется, уже на следующий день он подсел к Тане в столовой. Проводил ее домой. Она жила с матерью и тремя младшими братьями и сестрами почти на другом конце города, в старом деревянном доме. Потом он пригласил ее в кино. Отдал ей свой паек угля. Она не хотела брать, но он погрузил полученные два мешка на санки и завез к ней домой. Очень уютный был дом у Тани: теплый, гостеприимный, родной. Мама Тани, Вера Федоровна, работала в каком-то учреждении. Двое малышей ходили в школу, а самая младшая сестра, Дуняша, — в детский сад. Сташек стал бывать в доме Тани почти каждый день. Что его так сюда тянуло? Конечно — Таня. Он все больше привязывался к этой неприметной, худенькой, не отличающейся особой красотой девушке. Где ей там было, замухрышке, сравниться с Галей или хотя бы с Касей. Но Таня, хотя внешне и не очень привлекательная, излучала столько тепла, столько неповторимого обаяния, нежности, преданности, что не полюбить ее было невозможно. А уж вместе с Верой Федоровной они умели создать такую атмосферу, что не хотелось уходить из этого дома. Да, это была вторая причина, почему Сташек был привязан к Тане. Ее дом. Дом, которого у Сташека не было после смерти матери и отъезда отца. Дом, по которому он все время тосковал…

Ну а потом, уже на фронте, была еще Данка из полковой канцелярии. Вся в конопушках, как кукушечье яйцо, рыжеволосая, с пышным бюстом и алыми, ненасытными губами. Это было в августе, под Варшавой, еще на правом берегу Вислы. Под вечер его послали в штаб полка. В штабе приказали ждать до утра. Он сказал Данке, что идет спать на сено в сарай, а если что, пусть позовет его. Они хорошо знали друг друга еще с Киверц на Украине. Никогда он не обращал на нее внимания. Даже, по правде говоря, недолюбливал ее. Она отталкивала его своими крикливыми манерами, резким запахом пота, вперемешку с дешевыми духами, которыми она поливалась, не зная меры. Данка пришла к нему ночью, полная страсти, ненасытная. Тогда он уже знал, что женщина может дать мужчине, а мужчина — женщине… Было, прошло. Больше у него ничего не было…