Пора по домам, ребята

Данка погибла потом на Поморском валу от осколка авиабомбы…

13

В последнее время на майора Таманского все чаще нападала тоска. Страшно тянуло домой, к жене, к детям, в родную сибирскую деревню, к могучей реке. Он тосковал по ним все эти долгие и трудные военные годы, но теперь с каждым днем все острее и сильнее давала себя знать разлука. Может быть, потому, что он каждый день видел, как люди, разбросанные войной, словно перелетные птицы, торопились вернуться в свои насиженные места. А те, кого война лишила крова, отстраивались, вили новые гнезда, начинали новую жизнь. «Что ты здесь делаешь, Таманский? Самое время домой, тебя там ждут. Война закончилась, а ты вместо того, чтобы возвращаться, все еще торчишь в этой далекой Польше». Он с грустной улыбкой думал об этом. Куда деться от мучительной тоски? Солдат есть солдат. Уже дважды он начинал разговор с командиром полка о демобилизации. Полковник кивал головой и разводил руками: «Ничем помочь тебе, Таманский, не могу. Ну кого я поставлю на твое место? Потерпи еще немного, майор, послужи в союзнической армии», — шутливо заканчивал он разговор на эту тему. «А как там с твоим хозяйством? Помни, Таманский, и втолкуй каждому своему солдату, что в этом первом послевоенном году нужно собрать как можно больший урожай — это для Польши вопрос жизни. В стране разруха, люди голодают. Утешай себя тем, майор, что не тратишь здесь время попусту. Твой хозяйский опыт очень нам пригодился». Таманский знал, что не он один так рвется домой. Почти всем его солдатам, с которыми он прошел по дорогам войны, не терпелось поскорее вернуться домой. Ему часто приходилось беседовать с ними, и он видел, с каким чувством они смотрят на зеленеющие поля, на поднимающийся из труб дым, как гладят местных детишек по головке. С какой жадностью читают письма, слушают вести, доходившие до них из центральной Польши, рассказы тех, кто побывал в коротких отпусках. Они даже завидовали тем, кто селился здесь в оставшихся после немцев хозяйствах, кому жены готовили обед, а малыши влезали на колени, соскучившись по скупой отцовской ласке. И радовались даже без всякой зависти, полные надежд, что скоро наступит и их черед, когда демобилизовывались их фронтовые товарищи старших призывных возрастов. Те, кто был родом из центральной Польши, возвращались к себе домой. Жители Подолии, Волыни селились здесь, брали хозяйства, ждали свои семьи. А поскольку они, как правило, не имели ничего, майор Таманский помогал им, чем и как только мог. Одному корову даст, другому — лошадь, третьему — мешок картошки или гарнец зерна. Для успешного старта. Интендант, капитан Лея, рвал на себе волосы, как покрыть недостачу в учетных документах. Но командир приказывал, и перечить ему было нельзя. Ну как не помочь, к примеру, Казику Рашевичу? Ведь это солдат, каких мало. Первоклассный пулеметчик. Сколько фрицев уложил — не счесть. Два Креста за храбрость имеет. Взял хозяйство в Дембине, наверное, эта деревня чем-то напоминала ему родные места. Хозяйство выбрал не очень большое, но и не маленькое. «В самый раз, — как он говорил, — чтобы с бабой вдвоем смог обработать и чтобы еще время осталось и в костел сходить, и на ярмарку в город съездить. Ну, а если захочется, то и стаканчик хмельного меда пропустить».

Таманский вместе с Заторой ехал по деревне. Смотрят, а в одном из дворов кто-то возится с колесом от телеги. Наметан глаз у командира батальона.

— Никак наш Рашевич!

— Рашевич, — подтверждает капитан.

— А ну-ка, останови! — обращается Таманский к Дулику. — Навестим старого вояку. Посмотрим, как он на гражданке управляется.

Запищали тормоза, скрипнула калитка. Рашевич поднял голову. Отложил в сторону колесо. Подкрутил ус. Поправил конфедератку. Только то его и смущает, что ремень висит на дышле и он не успеет подпоясаться, ведь командир батальона уже подходит. Его, Казика, фронтовой командир. Тогда Рашевич идет навстречу парадным шагом, прижимая руки к бедрам. Щелкает каблуками. Отдает честь.

— Товарищ майор, разрешите доложить, капрал Рашевич занят осмотром хозяйственного инвентаря.

— Спасибо, капрал. Вольно! — откозыряли, доклад по форме, команда — все как положено и у Рашевича, и у Таманского. Только стоящий сзади майора Затора прячет улыбку в усах, глядя, как приветствует командир своего бывшего воина. Таманский долго не отпускает большую, натруженную ладонь Рашевича.

— Ну, старый вояка, а теперь показывай, как живешь, как думаешь хозяйничать.

— Слушаюсь, товарищ майор. Но может, по обычаю, зайдем сначала в хату?

Зашли в дом, потом в пристройку. Даже в подвал заглянули. Дом из кирпича. Оборудован неплохо. Казик только сомневался, понравится ли его Веронике кухня, ведь печь для выпечки хлеба здесь не такая, к какой она привыкла. Да, это хозяйство не из худших. Посеяно немного ржи, на первое время хлеба хватит. Вот только картошки совсем нет. Ну, а как без нее обойтись?

— Неплохо, неплохо. Картошку одолжишь в имении. Ты же сам ее сажал? Дадут, как пить дать. Вижу, телегу готовишь. А куда собрался?