Поражение Федры

Я глубоко вздохнула, поплевала на руки и сорвалась с места. Новая туника шуршала и натягивалась, лишенная привычной мне мягкости и эластичности. Порыв ветра сорвал с волос стягивавшую их полоску, и они рассыпались копной соленых кудрей. Неважно. Ничто не стоит внимания, кроме меня и быка. Быка, стоящего рядом и ждущего меня. Его темно-серые глаза были бездушны, голова гордо вскинута. Он словно вопрошал: «Кто ты? Нас не представили. Как ты посмела перейти границы приличия?»

Закусив губу, я прыгнула вперед. Неудачно. Я чувствовала траекторию взятой дуги, мгновение невесомости и вновь притяжение к земле, видела рога быка и понимала, что просчиталась. Хотелось крикнуть, позвать маму, которую я не видела с пяти лет и, казалось, уже и не вспоминала, но этим я выдала бы свой страх, но, каким бы сильным он ни был, с десятилетними тренировками ему не сравниться. Так что я закрыла глаза и воззвала к Зевсу. Приземление окажется немягким, но, возможно, мне будет дарована быстрая смерть.

Федра

Со смертью прыгуньи вокруг воцарилась гробовая тишина. Меня замутило. Я знала, что такой исход возможен, но в жизни не видела подобного. Маленькое тело прыгуньи, кажущееся сейчас совсем легким, висит на левом роге быка. Красный ручеек крови из рваной раны на боку заливает глаза животного. Бык недовольно мотнул мордой, и голова девушки заболталась, точно детский мяч.

Никто не двигался. Похоже, никто не знал, что делать, – включая быка, который бил копытом, поднимая с земли облако пыли. Мне вспомнилось другое стройное тело, месиво внутренностей на бычьих рогах, и к глазам подступили слезы. Хотелось кричать: «Это варварство», но я молчала. Прошла целая вечность, прежде чем на арену выбежали несколько мужчин, чтобы загнать быка палками в загон и снять со смертоносных рогов мертвое тело.

Лицо отца было сравнимо белизной с проплывающим по небу облаком. Случившееся – ужасное предзнаменование моей свадьбы, брака, предстоящего путешествия и жизни в Афинах. Однако мне было не до мыслей об этом. Я могла думать лишь о том, что виделась с погибшей девушкой всего день назад. Она была страстно увлечена прыжками через быков и так уверена в своем предназначении. Она была жива.

Заключительные ритуалы прошли как во сне. Тесей тоже казался смятенным, хотя его глаза оставались, как всегда, холодными. После всех ритуалов я бросилась к родителям. Почти бегом кинулась к папе, но была перехвачена мамой. Я думала, она отчитает меня напоследок за то, что бегаю как ребенок, или снова станет наставлять, как подобает вести себя принцессе в иноземном дворце. Вместо этого мама прижала меня к своей груди, и я несколько мгновений слушала, как стучит ее сердце. Отстранившись же, она сдержанно поцеловала меня в лоб и удалилась.

После прощания с мамой подошел папа. Он притянул меня к себе и обнял так крепко, что я ощутила аромат масел, которыми он разглаживал бороду. Он обнимал меня так только в детстве, и мне хотелось прижаться к нему и как можно дольше не отпускать. Папа нагнулся к моему уху. Любой подумал бы, что он шепчет мне на ухо нежности или говорит, как сильно будет скучать. Я ожидала того же. Однако папа сказал совершенно другое:

– Федра, я знаю, ты в ярости. Но держи себя в руках, пока будешь в Афинах.

Я попыталась отстраниться, но он не отпустил меня.

– Хорошо, – шепнула в ответ. – Разве я когда-либо была несдержанна?

Отец продолжил, словно я ничего не говорила:

– Ты знаешь, что не можешь бросить вызов Тесею, не навредив Криту, не изобличив свою мать. Ты понимаешь меня, Федра?

Мне хотелось плакать. Я была любимицей папы. Мы с Ариадной шутили на этот счет: она – двойник нашей мамы, а я – золотая девочка, не совершающая промахов и ошибок. Я не сделала ничего дурного, а папа говорит со мной так, будто сделала.

– Не забывай: ты прежде всего принцесса Крита, – закончил он, коснувшись горячим дыханием моей шеи.

– Да, отец, – пробормотала я, ожидая, что он меня отпустит.

Он и отпустил. Его лицо омрачало беспокойство. Прожитые годы оставили на лбу папы след из глубоких морщин. Еще пару недель назад их не было.

– Надеюсь, тебе ничто не грозит.

Ранее он положил в мой сундук подарок – небольшой двухлезвийный топор, замотанный в ткань. Я тогда улыбнулась, вспомнив о наших с сестрой давних детских тренировках, когда мы учились владеть учебными топорами с тупыми лезвиями, вращая их в руках и постоянно роняя на ноги. Однако папа в тот момент был столь же серьезен, как и сейчас.

– Надеюсь, тебе не придется воспользоваться им, дочь Крита, – сказал он.

* * *