Порча

Первый укол поставил Вере на ночь, перед сном. Помню, десятиклассниками мы стояли в очереди перед школьным медкабинетом. Делали прививку какую-то, обязательную. У меня поджилки потряхивало. Но, как все, хорохорился, не подавал виду, что боюсь. Сколько отзвенело с тех пор последних звонков, а в памяти до сих пор пиетет перед уколами. И вот пришлось делать это самому. Вера принýдила. Что болит, она сказать определенно не могла. В успокоении нуждался весь организм. Я еще раз попытался отговорить ее.

– Может без укола обойдемся? Это же химия. Тебя и так уже насквозь отравили.

– Поставь. Боишься, что ли?

– Да мне-то, чего бояться? Тебе ведь хуже будет.

– Тогда поставь.

Достал из пакета плоскую коробочку, вскрыл. В гофроячейках красовалось несколько ампул, к ним прилагался коричневый ноготок абразива. Приготовил шприц. Надрезал ампулу, нагнул за горлышко: бульк – отломилось. Высосал жидкость из ампулы. Поднял кончик иглы, нажал на поршень. Так в больницах делали. Воздух вышел. Поднажал еще чуть-чуть. Брызнула струйка. Открыл флакончик с муравьиным спиртом, промокнул ватку. Подошел к Вере. Она ждала. Помазал точку на ягодице, уколол с опаской. Игла вошла удивительно просто. Медленно выдавил содержимое шприца. Приложил тампон на место укола. Вера прижала пальцем ватку. Вот и все. В самом деле, ничего сложного.

Вскоре Вера успокоилась и уснула. И только сейчас до меня дошло, какие она терпела муки. Боже мой, какой же я недотепа!

Пространство передвижения для Веры навсегда закрепилось за нашей спальной комнатой. Когда она уставала лежать, мы проделывали с ней трогательную забаву. Вера усаживалась на край постели, я накидывал ей на спину одеяло, подтыкал со всех сторон, чтобы не поддувало. Сам подвигался на табурете как можно ближе, клал ее руки себе на плечи, обнимал слегка. И так мы покачивались из стороны в сторону. Плавно, ритмично. Вере это нравилось. Худенькая, как соломинка. Ручки тонюсенькие, в белой косынке, в светлой ночной сорочке. Иногда косынка скатывалась, и тогда открывалась абсолютно лысая голова. Что с тобой сделалось, Верочка!

Наши отношения не отличались трогательностью. Вера никогда не обращалась ко мне со словами «дорогой», «любимый». И я никогда не афишировал свою привязанность к ней. А вот теперь, когда она оказалась в беде, повернулся какой-то клин в душе, и я впервые в жизни стал называть ее, не стесняясь, умилительно «Верочка».

Да, не всем дано чувство любви. Люди завистливые равняют его с плотскими утехами. Семейная жизнь – не боевая разведка. Она чревата протяженностью во времени. Металл устает от времени, а человек от разногласий. Порой хочется отвлечься. Соблазн, как собственный затылок, не заметен.

Что имеем – не храним,

Потерявши, – плачем.

Черный аист отменил

Ставки на удачу.

Глава 11 Визит

Первый зловещий инцидент случился в воскресенье. Утром принес Вере зеленое яблоко. Она поднялась с кровати, присела, нерешительно подержала яблоко в руке, будто тяжелый камень. Насмелившись, откусила немного. Долго сидела, прислушиваясь. Я спросил:

– Устала лежать? – она посмотрела на меня, пожала плечами, ничего не ответила.

– Давай, покачаемся, – Вера согласно кивнула. Я накинул ей на плечи одеяло, присел, приобнял слегка, и таким образом мы стали покачиваться. Эти простые движения отвлекали Веру от болезненных тягот, и мне было отрадно осознавать, что хоть чем-то могу ее утешить.

– Нравится?

– Ы-гы, – отвечает Вера с сомкнутыми губами. И поддакивает кивком головы. Голос тоненький, словно забавляется. Звук выходит из глубины груди, будто из хрустальной вазы. В этих незамысловатых покачиваниях – сиюминутное счастье! Вера, такая беспомощная и легкая, с удовольствием отдавалась незатейливой забаве. Мне почему-то вспомнилось, как качал ее на маленьких качелях в детском садике, когда мы поджидали там нашего четырехлетнего старшего сына. Она была тогда довольной и веселой. А теперь…

Косынка на голове у Веры скатилась назад.

– Косынку поправим? – поднимаю руки к голове. Подтягиваю косынку вперед. Голова гладкая. Вера сидит безропотно. – Вот так. Косыночка должна быть тут, – я надвинул косынку на лоб.

Вдруг Вера мотнула головой, вырывалась из-под косынки, уставилась на меня. Как-то энергично, не по-человечьи, смотрит. Косынка сползла на шею. Слышу скрытный глухой рык. Сквозь сжатые губы показалась пена. Мигом схватываю ее, наклоняю вниз, лицом к ведру.

Что такое? Только что Вере нравилось покачиваться со мной. Поправил косынку и вдруг такая реакция. Косынка?.. Мне представилось, как в церкви женщины стоят с покрытыми головами. Религиозный символ и бурное волнение – все это связалось воедино. Что-то не то. Закралось подозрение. Почему вдруг такое неприятие простой косынки?

После освобождения желудка Вера на какое-то время задремала. Вновь протягиваю ладонь. Фокусируюсь на ощущениях, обволакиваю ответный гребень напряжения над желудком. Спустя какое-то время увлекся, не заметил, как Вера проснулась. А она, проснувшись, вдруг встрепенулась, бок отжала, и выдала с сарказмом: