В десять часов в спальне Альвы Мэри и Кейтлин, камеристка леди Си, помогали госпожам с нарядами. Альва выбрала костюм венецианской патрицианки с картины Александра Кабанеля, который прошлой весной сообщил ей при встрече в Париже, что начал писать шекспировскую Офелию.
Они обсудили любовь Офелии к Гамлету и трагическую развязку истории: соблазненная Гамлетом и забеременевшая от него, влюбленная и отвергнутая любимым, потерявшая рассудок после смерти отца, Офелия тонет.
То, как Гамлет обошелся с Офелией, ничем не отличалось от того, как вели себя по отношению к ничего не подозревающим юным леди якобы воспитанные и благородные джентльмены. Возможно, со времен Шекспира многое изменилось, но уж точно не то, как большинство мужчин привыкли использовать девушек. А девушки – идти прямо в волчье логово, напевая песенки.
– На месте Офелии я бы поговорила с ним и убедила поступить правильно, – сказала Альва.
На что месье Кабанель ответил:
– Но без трагедии не было бы никакого смысла писать ее портрет.
Мэри помогла Альве облачиться в платье с квадратным вырезом и длинными рукавами из золотого миланеза. Парчовая нижняя юбка переливалась всеми оттенками от глубокого оранжевого до светло-канареечного, с акцентами из светлого шелка. Листья и цветы были вышиты золотым, белым и переливчатым бисером. Бледно-голубой шлейф расшит золотом и украшен кроваво-красным подбоем. Альва посмотрелась в зеркало и улыбнулась.
– Вот это преображение! Хотя в наши дни итальянский титул ничего не значит, их раздают налево и направо, точно леденцы.
– Я бы от такого леденца не отказалась, – заметила Мэри.
Она закрепила на волосах Альвы расшитый самоцветами капор с брошью в виде павлина из крохотных драгоценных камней – одно из украшений, которое Альва приобрела взамен украденных материнских. Брошь стоила больше, чем обычный человек смог бы заработать лет за десять непрерывного труда, она же после сегодняшней ночи закроет ее в сейфе и, возможно, больше никогда не станет носить, поскольку для леди ее уровня надевать подобное украшение дважды – дурной тон. Конечно, если бы это была фамильная драгоценность, Альве пришлось бы надевать ее часто, но, учитывая ее броскость, это тоже могли бы счесть моветоном.
Леди Си заказала платье из черного бархата, подобное тому, в каком Ван Дейк изобразил Мари-Клер де Крой, герцогиню д'Аврскую. К платью она подобрала черную шляпу с широкими полями, которые подняла вверх с одной стороны и украсила самоцветами. Три выкрашенных в черный страусовых пера спускались аркой к ее плечам.
– Только посмотрите: Тьма и Свет, две стороны бытия! – воскликнула Альва.
– Трагедия и Комедия, – поддержала ее подруга.
Голоса, раздававшиеся с улицы, привлекли Альву к окну. Свет из нижних окон струился наружу, как жидкое золото, окрашивая все радостным сиянием.
– Иди сюда, посмотри, – подозвала она подругу. – На мостовых яблоку негде упасть. На каждой ступеньке зеваки.
Несмотря на холод, улица была усыпана людьми, кутавшимися в пальто и кашне. У парапета ждала стайка детей, они толкали друг друга и хохотали – маленькие карманники, ждавшие, когда прибудут кареты и начнется суета.
Альва приблизила лицо к стеклу и приставила руки к глазам, чтобы лучше все рассмотреть:
– Ну и столпотворение! Может, приказать дворецкому вынести им немного вина…
– Не выдумывай, – остановила ее леди Си, которая даже не стала подходить к окну. – Если только ты не желаешь, чтобы они взяли твой дворец штурмом.
– Но это ведь жест доброй воли, – заметила Альва, обернувшись к подруге. – Благодарность за то, что они интересуются культурой и историей.
– Точнее, за то, что суют свой нос в твои несметные богатства.
– Мэри, а ты что думаешь? – спросила Альва.
– Я? – Мэри взглянула на леди Си. – Я полагаю, что некоторые из них вас за это поблагодарят, а некоторые – возненавидят.
Леди Си усмехнулась:
– Она говорит что думает.
– Я ведь сама ее об этом попросила. Люди и в самом деле меня ненавидят, Мэри?
Леди Си ответила за служанку:
– Альва, они презирают тебя так же, как презирают меня. И так будет до тех пор, пока мы все не воскреснем как равные в Царствии Небесном.
– Ты ведь в это не веришь.
– Я – нет. Но многие верят. В любом случае это не имеет совершенно никакого отношения к тому, что ты делаешь сегодня. Сейчас ты – хозяйка всего Нью-Йорка, леди, которая поставила на колени саму миссис Астор.
– А ты – моя главная почетная гостья.
Они вдвоем вышли из комнаты и спустились по лестнице с необычайным изяществом, совсем как Альва себе это представляла. Теперь они вместе с Уильямом будут встречать гостей в салоне, стоя под портретом Альвы, – продолжая традицию Кэролайн Астор, как сказал Уорд.
– Если вы так поступите, в сознании гостей ее и ваше влияние непременно окажутся связаны.
– Стоять под собственным портретом? Это обязательно? Я ведь вовсе не собираюсь становиться во главе общества.