Ноющая спина сослужила мне добрую службу. Упёрся руками в поясницу — и тут же вспомнил одну интересную тему на форуме «Златоперья». Месяца три назад. Даже вспомнил, как она называлась: «Кто есть кто?» Открыл её один противный мужик, форумный скандалист из тех, кто вечно меряется гениталиями — то есть за неумением сочинить что-нибудь сносное выпячивает свои невпупенные заслуги в реальной жизни. Сейчас, например, речь шла о том, кто больше пользы приносит России на своём рабочем месте. Ну, Лена, даром что барышня, и утёрла ему нос. Написала, что её профессия — самая что ни на есть нужная: она спасает людей, бывает, с такими болячками, от которых все врачи отказались. А о качестве её работы можно судить хотя бы по тому, что постоянную клиентуру она не растеряла, даже переехав из Москвы в глухие болота под Ногинском. Люди всё равно ездят, хоть добираться туда не так-то просто. И не все, между прочим, на машинах — некоторые пешкодралом чапают. Тем и кормится.
Я хорошо запомнил эту тему, потому что, помнится, испытал тогда неприятное чувство. Мне-то похвастаться было нечем. Я по роду работы — словоблуд, причём не просто словоблуд, а продавший свою совесть. Недавно вот тиснул в нашем журнале статью на три страницы, каковая вся — целиком! — была посвящена… мазку. Мазку Кормильца. Одному мазку, представляете?.. Чего только я там не понаписал… Дескать, приступая, Кормилец лишь сперва аккуратно орудует кисточкой, возюкая ею по холсту, но потом всё больше увлекается, входит в раж, дрожит, багровеет, испускает яростные крики… и, наконец, в неистовом творческом экстазе отбрасывает надоедливую посредницу прочь! За ненадобностью!! И жадными трепещущими пальцами погружается в живое тело краски!!! Ласкает ими холст, как нежный любовник!.. Такие вот страсти. Хотя даже очень далёким от живописи людям прекрасно известно, что никуда наш Кормилец не погружается — хотя бы потому, что на него давно работает целый комбинат «негров». Вот так-то. А я пишу и получаю за это деньги. Журнал наш большой, красивый, финская полиграфия, и каждая статья в нём сопровождается англоязычным переводом.
Впрочем, я уже привык к своей работе и не комплексую. В конце концов, она даёт мне не только верный кусок хлеба, но и массу свободного времени. Немножечко меня мучит совесть, когда я думаю о том, что журнал с моими текстами распространяется по художественным школам и вузам, где его читают дети. Но так и быть, пусть это закалит их и научит не верить в искусстве никому, кроме себя — бесценное качество для художника.
Зато теперь я вспомнил тот давний разговор. А с ним — и то, что рассказывал мне про аcidophileen дружище Порочестер. Ничего экстраординарного — обычная житейская ситуация: дама только-только разошлась с мужем и ещё не решила, радоваться ей по этому поводу или огорчаться. Гордая и не мелочная: без лишних рассуждений оставила новой семье мужа трёхкомнатную квартиру, а сама удалилась в полузаброшенный загородный домик под Ногинском — единственную её личную собственность. Ей там, в общем, было неплохо, только немного одиноко: вокруг ни души, только старый ноутбук, который она успела прихватить, покидая былое пристанище. (Этой рухлядью всё равно никто уже не пользовался).
Я был просто убеждён, что такая добрая, отзывчивая женщина не откажет страдальцу, жалующемуся на остеохондроз, в смиренной просьбе о помощи, — тем более, что она всегда симпатизировала мне как дружку её обожаемого Порочестера. Да и лишний клиент ей — ох как не помешает. Деньги-то нужны, поди. Такой гордой особе, как бы ни была она неприхотлива, трудно пробавляться в одиночку, на том и строился расчёт, — ах я циник.
Не буду долго рассказывать, как я к ней подбирался, скажу одно: всё вышло так, как я и предполагал. В ответном письме мне был назначен день и час сеанса. (Умница Лена даже не стала задавать мне лишних вопросов, на которые у меня были заготовлены — так и пропавшие зазря — остроумные ответы.)
Оставались сущие нюансы. Например: когда и как сорвать со всей этой хитроумной конструкции покрывало тайны. О Порочестере-то я Лену не предупредил. А меж тем мы собирались вторгнуться на её территорию — и преподносить хозяйке такой сюрприз без её ведома и позволения было бы, мягко говоря, хамством. А я — хоть и бездушный человек, сухарь, но не хам.
Да и самого Порочестера с его слабыми нервами следовало бы морально подготовить к испытанию. Но я всё медлил — боялся, что, узнав правду раньше времени, оба от смущения дадут задний ход. Чёрт бы подрал эту штуку под названием «любовь» — проклятье (пусть и виртуальное!), которое вечно встаёт между людьми, всё портит и делает непреодолимо сложным то, что для безразличных друг к другу людей было бы проще пареной репы.