Порочестер или Контрвиртуал

— А вот здесь как?.. — поинтересовалась она, находя у меня внизу спины такой богатый источник страдания, о каком я за свои сорок с лишним даже не подозревал. На сей раз я успел стиснуть зубы и приготовиться — и выдержал испытание с честью, не издав не единого звука. Но Лена, видимо, всё равно поняла что-то по моей взмокшей шее:

— Вы не стесняйтесь, кричите на здоровье, — поощрила она, — у меня все орут и матерятся. Зато потом сами увидите, как будет хорошо!..

Когда-то у меня была подружка — тоже профессиональная массажистка. И она иногда меня разминала — когда мне случалось что-нибудь «натрудить», «застудить» или «потянуть». Удовольствие сомнительное, спору нет. Но чтоб я от этого кричал — такого что-то не помню. Потому я и решил, что это у Елены такой оригинальный способ шутить. Ещё и подхехекнул ей, дурак:

— Хе-хе.

Я зря смеялся. Сперва было ещё ничего, втерпёж — её пальцы только попугивали меня, быстро-быстро отыскивая под кожей спрятанные там желвачки и бугорки. Эта боль была даже отчасти приятной. Но постепенно приятное сошло на нет, и стало просто больно. И не «просто», а очень больно. Точнее, так мне казалось тогда — ибо я ещё не знал, что такое настоящая боль.

Удивительно, думал я в те редкие моменты, когда мог думать, — видимо, у меня и впрямь серьёзные проблемы со спиной — а я и не знал. Моя мучительница подтверждала это, подробно комментируя каждый спазм, каждую напряжённую мышцу, которую находила в моем несчастном теле, отчего мне было, казалось, ещё хуже. Но попросить её замолчать я не решался — не мог унизиться перед женщиной, которая мне симпатична. Оказывается, гордость может быть пуще телесного страдания — даже такого сильного. Даже очень сильного. Даже очень-очень…

Я был уверен, что это скоро кончится, не может же она долго меня так мучить. Весь в поту и слезах, я скорчивал лицо под столом в оскаленную гармошку, благо никто не мог меня видеть. И странное дело! Какой-то частью сознания я не хотел, чтобы это прекращалось. Хотел и не хотел. Боль делала меня живым и алчущим бытия, как дикий зверь, заставляла существовать здесь и сейчас. В последний проблеск сознательной мысли у меня в голове мелькнуло, что боль — концентрат телесной жизни…

Секунду спустя я утратил способность к философским обобщениям. Ибо Лена ткнула мне пальцем куда-то под лопатку, отчего всё моё тело, с макушки до пяток, прошил будто бы электрический разряд такой чудовищной силы, что я не удержался и взвыл.

Впоследствии Лена рассказала мне, что это место называется «нож убийцы» — там якобы таится один из самых сложных и коварных спазмов, который так запросто не уберёшь — сперва надо доковыряться до него пальцем, чтобы больно стало где-то в грудине. Но тогда я не знал этих подробностей, да и не до них мне было. Я просто со всей доступной мне ясностью понял, что больше не выдержу, — и, плюнув на гордость, на симпатию, на своё мужское реноме и на соображения медицины, попытался приподняться. Но сильные руки массажистки с присущей им мягкой властностью удержали меня на месте:

— Кууууда?..

— Хватит с меня! — взмолился я. — Не могу больше!!!

— Нет, дорогой мой, так нельзя, — с сочувствием, но твёрдо объяснила Елена. — Ведь это всё твои собственные спазмы, твоё напряжение, ты всю эту гадость в себе носишь. Нельзя с такими ужасами жить, а то много болячек на них нарастёт. Терпи…

Чувствуя, как слёзы стекают по моему лицу в уже мокрую простыню, я заскулил, как застрявшая в двери собака. Раз сломавшись, я уже не мог законопатить этот шлюз: звуки один другого немелодичнее исходили из меня, казалось, помимо моей воли. И с каждым своим воплем я всё больше и больше терял уважение к себе, пока вконец не превратился в растерзанную тряпку. А раз так, мне было уже всё равно — я готов был сдать последние бастионы, лишь бы прекратить этот кошмар. В какой-то момент, ухитрившись-таки ловко вывернуться из-под её рук, я присел на столе и, утирая лицо, покаянно сказал:

— Леночка, я тебе лгал. У меня ничего никогда не болело, мы с Мистером Порочестером просто хотели с тобой познакомиться…

— Я так и поняла, — кивнула моя мучительница. — Но одно другому не мешает. Если у тебя пока не болит — это ещё хуже. Значит, заболит потом, когда будет уже поздно. Ты же видишь, сколько всего у тебя там…

Я с тоской сообразил, что пощады не будет. Сколько оставалось времени мучиться? Я боялся спросить. Вдруг бы оказалось, что ещё минут пять-десять, а так у меня каждый миг была надежда, что истязание вот сейчас кончится; этой надеждой я и держался ещё на белом свете.

— Ацидофилинушка, — падал я всё ниже и ниже, — может, хоть не так сильно? Пожалей меня, я ведь уже не юнец…

— Я привыкла всё делать хорошооооо, — напевно произнесла Елена. — Ты нам с Порочестером так помог, дружочек, теперь и я тебе помогу. Хочешь ты того или нет…

И она вновь заставила меня улечься на стол лицом книзу.