Порочестер или Контрвиртуал

Вот почему я с особым рвением налегал на вождение. Чтобы упихнуть побольше занятий в неделю, я даже готов был сократить свой рацион вдвое. В качестве личного шофёра Порочестера моё место в этом альянсе было бы чётко определено, мы бы ездили к ней часто-часто: я знал, что, появись такая возможность, мой друг-эпикуреец больше никогда не попрётся в такую даль пешим ходом.

Ну, а пока… пока мне приходилось мириться с установленным не мною порядком.

Раз в неделю, по субботам — чаще она не могла себе позволить — Лена приезжала в Москву делать Порочестеру массаж. Я оставался не у дел — прожорливая автошкола напрочь вытеснила из моей жизни все прочие удовольствия. Мне оставалось только пережидать в гостиной или на кухне, смакуя коньячок и вишнёвый дымок сигариллы под бравурный аккомпанемент писклявых стонов и криков Порочестера (который с некоторых пор совершенно меня не стеснялся). Теперь уж я знал их происхождение. Лена была тут не виновата. Точнее, виновата только в нежности своих рук, которая всякий раз вызывала у чувствительного, не привыкшего к искренней ласке Порочестера неконтролируемую и бурную разрядку. (За что, в сущности, и его было бы неправильно винить, ибо сам он этой разрядки вовсе не желал и даже иногда, желая избежать её, перед сеансом принимал транквилизаторы. Но тщетно).

С лёгкой, без боли, почти стариковской печалью я в такие минуты размышлял об их странной связи. Я не мог не видеть, что при всей суетливости Порочестера вокруг чувств к нему аcidophileen, сама Елена — как живой человек — в общем-то, ему безразлична. Его отношение к ней складывалось как бы из двух независимых компонентов: оперная, на зрителя, виртуальная страсть — и открывшееся ему чувственное удовольствие от массажа, без которого он теперь прямо жить не мог. Это была очень странная формула: составь эти два компонента вместе — и получалась почти полноценная любовь. Но убери массаж, отними Интернет — и от Порочестеровой аcidophileen оставалась абсолютно ему чужая, не первой молодости и, в общем-то, даже не очень симпатичная ему дама (он ведь тогда, в электричке, был до отвращения честен).

Да и как она могла ему нравиться? Они ведь и впрямь были очень, очень, очень разными людьми. При всей моей симпатии к Лене я не мог не видеть, что в ней, в сущности, нет ничего особо примечательного: она была умненькой, весёлой и во многом даже талантливой, но, в сущности, совершенно обыкновенной женщиной без всякого выверта и надрыва. Двадцать лет назад о ней можно было бы сказать: простая советская девчонка. Я тоже, хоть и аристократ, по своей сути был ни чем иным, как простым советским парнем — и ничего другого для себя не искал. Порочестер же — при всём нашем пресловутом «родстве душ» — был совсем особый, не нам чета; сама его внешность накладывала на него печать оригинальности и предопределяла его судьбу.

Он обожал роскошь, кич и комфорт. Его квартира была набита антиквариатом и артефактами. Много лет назад он снялся в кино в роли скверного карлика-инопланетянина — я видел ленту, процентов на девяносто он играл в ней самого себя. Чуть позже он — правда, без особого успеха — баллотировался в депутаты городской Думы от ЛДПР. После двух этих красочных отрезков жизни у него остались разнообразные знакомства в богемных и политических кругах — как-то раз нам продемонстрировали огромный альбомище, где Порочестер был запечатлён в обществе самых разнообразных знаменитостей, иные из которых покровительственно держали руку на его плече. Был среди них, конечно же, и сам Владимир Вольфович, с которым Порочестер, по его уверениям, находился «на короткой ноге».

Признаем и ещё кое-что. Увы, за недолгое время нашего знакомства я успел не единожды убедиться в том, что мой друг, выбирая себе прозвище, был не только самокритичен, но и безжалостно точен. При всей глубине и утончённости чувств — а, может, и благодаря ей, — он был порочен чудовищно, да-да — чудовищно, и только такой отстранённый и ко всему равнодушный тип, как я, мог, узнав его поближе, остаться ему другом. (Наверное, потому-то у Порочестера до сей поры и не было настоящих друзей — все его знакомые были недостаточно черствы). Сластолюбив он был донельзя. Он взахлёб, с азартом пользовался всеми преимуществами покупной любви и в иные дни заваливался в постель сразу с двумя, а то и тремя разновозрастными (для остроты) красотками, переедая и несусветно экспериментируя — теперь, когда наши отношения благодаря Елене стали особенно доверительными, он рассказывал мне обо всей этой акробатике в мельчайших подробностях, с приложением иллюстраций из Интернета и специальной литературы. В шкафу у него, и уж это я видел собственными глазами, хранился целый склад всевозможных аксессуаров — один другого зловещее. Как вы понимаете, литературные сайты были далеко не единственными и даже не самыми любимыми его пастбищами в Сети. На досуге он, по его словам, пробавлялся тем, что щупал малолеток в общественном транспорте, — но это уж он, по-моему, присочинял.