Порочная страсть

А потом, когда прошло первое потрясение, Майкл с ужасом обнаружил, что в душе его безумное горе уживается с… облегчением. Он почувствовал себя свободным! Тягостное бремя долга перед слабым и беззащитным, больше не пригибало его к земле. Останься Колин в живых, Майкл всегда чувствовал бы себя связанным. Вероятно, это не помешало бы ему искать свою любовь, но все равно ограничило бы свободу. Кроме того, он хорошо знал: Колин не смог бы с собой справиться и всеми правдами и неправдами пытался удержать его возле себя. Вот и выходило, что в конечном счете смерть друга принесла ему избавление, и это его мучило.

Долгие месяцы потом Майкл сторонился людей, насколько позволяло его особое положение в лагере. В их легендарном батальоне служило немало отважных бойцов, но Майкл был не просто отчаянным храбрецом. Командир называл его истинным солдатом, подразумевая высокий профессионализм военного, что встречается крайне редко. Для Майкла служба была работой, он добросовестно выполнял ее и никогда не подводил ни товарищей, ни командира, поскольку не сомневался в себе и верил, что сражается за правое дело. Он со всеми держался ровно и сдержанно, как бы ни пытались его спровоцировать на ссору. На такого солдата всегда можно положиться: он сохранит хладнокровие и исполнит свой долг, не думая о последствиях, даже ценой собственной жизни. Он будет рыть окопы, прокладывать дорогу, строить блиндаж или копать могилу; он сделает невозможное и захватит неприступную позицию или прикажет своим людям отступать, если посчитает, что так нужно. Майкл никогда не жаловался, никогда не оспаривал решений командира, даже если, едва получив приказ, уже обдумывал, как его обойти. Ему всегда удавалось успокоить солдат, усмирить или ободрить. В батальоне его считали любимчиком фортуны, которого даже пуля не берет, и верили, что он приносит удачу.

После высадки на Борнео их отряд получил задание добраться до указанного берега, захватить позицию и проникнуть в глубь острова. В батальоне не хватало офицеров, и командовать операцией поручили тому самому старшине, который травил и домогался Колина. Отряд вышел на трех шлюпках. Разведка докладывала, что на означенной территории японцев нет, но когда лодки приблизились к берегу, противник встретил их огнем и больше половины отряда погибло или получило ранения. В первой шлюпке никто не уцелел, она так и не пристала к берегу. Другая затонула под обстрелом. Майклу, еще одному сержанту и старшине удалось не поддаться панике и собрать тех, кого не затронули пули или ранило легко. Вместе они погрузили тяжелораненых на борт третьей шлюпки, все еще державшейся на воде, а сами пустились вплавь. На полпути к лагерю их подобрал спасательный баркас с медиками и всем необходимым: уцелевшая шлюпка добралась до своих, и навстречу пловцам вовремя выслали помощь.

Старшина тяжело переживал гибель множества солдат и винил во всем себя: ему впервые доверили командование операцией, а он провалил задание. Майкл хорошо помнил Новую Гвинею и в память о Колине почувствовал себя обязанным по возможности поддержать старшину, однако этот благой порыв едва не закончился трагедией. Старшина встретил Майкла с распростертыми объятиями – в буквальном смысле, – поскольку истолковал его внимание превратно. На пять ужасных минут Майкл словно обезумел. Образцовый солдат, никогда не позволявший чувствам брать верх над разумом, впал в исступление, когда понял, что его опять втягивают в замкнутый круг, где отвергнутая ненужная любовь оборачивается тягостным рабством, а ему отведена роль жертвы и вместе с тем мучителя. В нем вдруг вспыхнула такая лютая, отчаянная ненависть к старшине, какой он не испытывал ни разу в жизни. Если бы этот унтер с самого начала не заигрывал с Колином, ничего бы не случилось: друг не набрался бы смелости признаться в своих чувствах.

По счастью, Майкл бросился на унтера безоружным, но боевые навыки, жестокая ярость и внезапность нападения сделали бы свое дело, если бы старшина не закричал, а оказавшиеся поблизости солдаты не подоспели вовремя.

Когда ярость схлынула, Майкл почувствовал себя раздавленным, уничтоженным. За все годы армейской службы он никогда не жаждал крови, не получал удовольствия от убийства и не испытывал к неприятелю настоящей ненависти, но, сжимая горло старшины, впервые ощутил наслаждение, близкое к экстазу. Сдавливая гортанный хрящ, он упивался каждым мгновением. Его обуяла бессмысленная жестокость, которую он всегда презирал в других.

Майкл один знал, что чувствовал в те страшные секунды безумия, и твердо решил не оправдываться, принять все последствия. Объяснить свой поступок он отказался – сказал лишь, что собирался убить старшину.