Порочные удовольствия

Они не прекращают своих занятий, когда я вхожу в комнату, так что я нахожу стул в углу и устраиваюсь на нем, чтобы проверить электронную почту, которая непрерывно приходит ко мне на телефон. Какие-то люди постоянно заходят в комнату, обмениваясь последними новостями, и я не могу расслышать их со своего места. Я нахожусь в своем маленьком мире, который располагается на задворках мира Холли, пока Холли не встает и не начинает расстегивать пуговицы на своей клетчатой рубашке.

Я встаю, спокойно пересекаю комнату и останавливаюсь рядом с ней.

– Одну минуту, пожалуйста, – говорю я. Снова спокойно. А потом я веду ее в угол комнаты за ширму.

Ее брови нахмурены в недоумении.

– В чем дело? – спрашивает она.

– Что ты, по-твоему, делаешь, черт возьми? – рычу я, стиснув зубы.

– Переодеваюсь.

Она произносит это медленно и членораздельно, словно я тупица.

– Нет, ты не будешь переодеваться в комнате, где кишмя кишит народ.

Я жестом указываю на дверь, которая даже сейчас все еще непрерывно открывается и закрывается, и этот трафик может дать фору любому чертову шоссе.

Отбросив завитые локоны с лица, Холли отмахивается от моего возражения и кладет ладонь мне на грудь в попытке заставить меня посторониться, чтобы она могла выйти из-за ширмы.

Когда я не трогаюсь с места, она говорит:

– Крейтон, все в этой комнате видели меня почти голой сотни раз.

Сумасшедшая мысль приходит мне в голову, но я прогоняю ее. Я не должен размышлять над тем, имеется ли в какой-нибудь из моих компаний технология, вызывающая потерю памяти у людей. Если бы она была какой-нибудь другой женщиной, меня бы не беспокоило, даже если бы весь мир видел ее голой.

Но эта женщина? Меня это беспокоит. Очень беспокоит. Почему? Неважно. Факт остается фактом – она моя чертова жена.

Пещерный человек не размышлял над тем, почему испытывает непреодолимую потребность затащить свою женщину в свою пещеру, где другие пещерные придурки не смогут видеть ее совершенного тела. Это просто физиологическая реакция, которой насчитывается много тысячелетий. И я не могу ею управлять. И при этой мысли мне легче смириться с моим инстинктом собственника.

– Мне наплевать, даже если все люди на этом чертовом стадионе раньше видели твой оголенный зад. Но теперь ты миссис Крейтон Карас. И правила изменились.

При слове «правила» она краснеет, и мне интересно, не думает ли она о прошлой ночи, когда я спросил ее, помнит ли она правило о том, что управлять всем буду я.

Но, оказывается, я ошибаюсь.

Она отводит руку назад, а потом лупит меня кулаком в живот. Застигнутый врасплох, я делаю шаг назад, натыкаюсь на ширму, и она сдвигается.

– Что, черт возьми, ты делаешь, Холли?

– Ты такой придурок! – шипит она, и разговор в комнате стихает.

Я высовываю голову из-за ширмы и объявляю:

– Всем выйти.

Женщина сердито смотрит на меня, словно собираясь возразить, но потом лишь говорит:

– У вас десять минут. А потом ей нужно переодеться. Нам нужно выйти и поприветствовать зрителей.

Учитывая, что и в лучшие дни мне не нравится, когда мне указывают, что делать, ее заявление не располагает меня к ней. Но поскольку я не управляю сегодняшней ситуацией – еще одно обстоятельство, которое бесит меня, – я киваю, и комната пустеет.

Холли выходит из-за ширмы и начинает раздеваться и орать в одно и то же время. Я иду за ней, но сохраняю дистанцию.

– Если ты еще раз таким тоном назовешь меня миссис Крейтон Карас, я напишу песню о безмозглом кастрате, чтобы увековечить память о твоих яйцах, которые я оторву.

Я вытягиваю руки перед собой, но одна рука тут же опускается и инстинктивно прикрывает мои гениталии. Она бросает рубашку на стул и стягивает с себя джинсы.

Я слишком увлечен разглядыванием ее идеальной задницы, чтобы сформулировать достойный ответ. Иногда в том, что я мужчина, есть свои отрицательные стороны, но я отказываюсь признавать, что сейчас именно такой случай. Но, как выходит, мне нет необходимости что-либо говорить, потому что Холли еще не закончила свой монолог.

– Я думала, что, может быть, только может быть, после того, как я объяснила тебе ситуацию, ты все понял. Но это не так. Ты ничего не понял. Я уже один раз ушла от тебя, и если ты не захочешь остаться брошенным, когда я укачу на этом роскошном автобусе, который по твоему распоряжению доставили сегодня, нам нужно кое-что прояснить.

Я прищуриваюсь, и мой голос звучит угрожающе.

– Продолжай. Я буду рад узнать, что именно мы должны прояснить.

Но ее глаза сверкают не менее воинственно.

– Мы сможем наладить нашу жизнь только в том случае, если ты поймешь, что для меня моя карьера так же важна, как для тебя твоя. Я, возможно, не ворочаю миллиардами, но все это, – она обводит комнату рукой, – моя мечта. Я отказалась от всего, чтобы получить этот шанс, и я не собираюсь терять его.

Она говорит так, словно я не слышал ни одного слова из того, что она говорила прошлым вечером в номере отеля.