Порочные

— Не знаю, зануда, — руки Маркуса крепче обвиваются вокруг моей талии, он ощущает мое напряжение, мою злость, мою растерянность. — Но я хочу, чтобы ты вернулась в стаю, хочу, чтобы ты была под моим присмотром, Эмили. Ни журналистам, ни активистам не понадобится много времени, чтобы тебя найти.

— Мне надо собраться, — киваю. Киваю и сжимаю руки в кулаки, потому что… сегодня я буду делать, что угодно, но только не собираться. Я не хочу и не могу больше откладывать. — Заберешь меня завтра.

— Лучше сегодня.

— Нет, — качаю головой. — Я не успею, Маркус, к тому же некоторые анализы все еще в процессе. Если мы потеряем результаты, то придется снова заставлять Арта перекидываться.

Маркус молчит. Поднимается на ноги, проводит пятерней по волосам, хмурится. Ему не нравится моя идея, впрочем, как и вариант с Артом.

— Маркус, в стае Макклина до завтра со мной ничего не случится, — снова пробую я.

Джефферсон хмурится еще больше, стискивает челюсти, сжимает кулаки. Похож на зверя в клетке. Я почти слышу глухое рычание, которое рвется из его груди, почти ощущаю эту вибрацию, как свою. Вижу волка в его глазах. Очень недовольного, взбудораженного и готовящегося к атаке волка. Вот только атаковать, по сути, некого.

— Пообещай, Эм, — глухо и низко говорит Марк, — пообещай… Малейший намек на опасность, и ты звонишь мне.

— Обещаю, — выдыхаю почти с облегчением.

Маркус смотрит на меня еще какое-то время, смотрит так, будто знает, что я собираюсь сделать. Этот взгляд выворачивает, выдирает, выламывает что-то внутри меня, почти заставляет отступить.

Но я не двигаюсь, с моих губ не срывается ни звука, дыхание остается почти таким же, как и было. Практически ничего не меняется, лишь волчица скулит внутри.

— Хорошо, — Маркус наклоняется, поднимает меня на ноги, коротко целует и прижимает к себе. Крепко, тесно.

Мы стоим так какое-то время, и я слышу удары его сердца, дыхание волка шевелит волосы, руки держат крепко. Все это успокаивает, придает уверенности и сил.

А через час я — в стае Макклина, в лаборатории, включена камера на ноуте, за окном темно, за соседней дверью — Джеймс и Джереми. Джереми, от извинений которого с трудом удалось отделаться. От извинений которого отчего-то почти тошнит, а от запаха по-прежнему дуреет волчица. Который не то чтобы раздражает, но… теперь воспринимается странно. Волчица хочет его, и поэтому злиться или осуждать волка у меня не выходит. И если отбросить всю патетику, то он, в принципе, ничего такого и не совершил. Мы просто неправильно друг друга поняли.

Точнее, он неправильно понял меня. Сама виновата.

Аминь, и пора бы уже закрыть тему.

И я закрываю, проверяю пульсометр на руке, проверяю электроды, проверяю время на часах, делаю глубокий вдох и выдох и подношу к губам пробирку с кровью Арта. С той самой — темной и вязкой.

Она льется в горло медленно, обволакивает язык, небо, как слишком густой молочный коктейль, как будто я проглотила кусок масла. Ощущения мерзкие. Потому что и на вкус она странная. Несмотря на зашкаливающий уровень железа, кровь Артура на вкус как испортившийся сыр. Привкус меди есть, но его забивает именно этот запах. Он сильный. От него слезятся глаза и чешется нос, тошнит.

Но я заставляю себя глотать.

Это грубый метод, примитивный, опасный. Филипп выгнал бы меня без раздумий, узнай он, что я сейчас вытворяю. Но Филиппа тут нет, и Дилана, слава Богу, тоже. Кроме Реми, настучать некому.

И пусть этот способ не позволит мне найти решение, но позволит понять причину происходящего с Колдером.

И я пью. Делаю через силу последний глоток и облизываю губы. На них остались черные капли, вязкие густые, похожие на смолу или нефть. Они блестят и тускло мерцают багряной чернотой в свете электрических ламп, они все еще мерзко пахнут, но я слизываю их, кладу пустую, измазанную пробирку на стол, еще раз проверяю приборы и время, камеру. Все работает как надо. Все лампочки мигают, тихо гудит электрокардиограф, отсчитывают секунды электронные часы, о чем-то тихо переговариваются за дверью волки.

Я нагибаю немного крышку ноутбука так, чтобы просматривался противоположный угол, отхожу от стола и сажусь на пол, опираясь спиной о стену, слежу за приборами еще какое-то время, а потом закрываю глаза и пробую расслабиться.

Сначала выкинуть из головы все мысли, очистить полностью сознание та еще задачка, но я пробую, вслушиваясь в собственное дыхание и сердцебиение.

Сначала ускользает все то, что связано с центром, Филиппом и Ланом, со Стеф и Брайаном, потом растворяется в сером тумане стая Макклина и голоса за дверью, следом исчезает Реми и его запах, сложнее всего с Маркусом, но скоро и мысли о нем не мешают, последним исчезает тот самый туман.

Я ощущаю только свое тело и волчицу внутри меня. Она не напугана, она спокойна, смотрит заинтересовано, принюхивается, прислушивается. Она как сила, как поток воздуха, как вода, омывающая тело, струится вдоль меня, ластится и обволакивает.

Я — это она, она — это я. Это мы.

И мы смотрим внутрь себя, проверяем собственное тело, отслеживаем изменения, малейшие колебания.

Ждем.