Порочный ангел

— Я не могу целиком отрицать, — ответил Грант и мрачно нахмурился. — Оно действительно сделано ее портнихой, потому что я появлялся у нее раньше с Уокером, и, кроме того, она единственная, кого я знаю. Но я сам выбирал ткань, фасон, какой хотел, и платил свои деньги. И за то, чтобы это платье сшили как можно скорее и ты смогла бы его надеть вовремя, — за это я тоже заплатил. Нинья Мария не имела к этому никакого отношения. Как она узнала об этом, мне неизвестно, но это еще раз подтверждает, что она слишком хорошо информирована. Я хотел бы видеть, как эту никарагуанскую суку пинком вышвыривают из Дома правительства! Она дурачит прекрасного человека и, может даже, подвергла риску все то, что мы здесь делали. Но пока Дядя Билли у нее под каблуком, я ее должен терпеть.

Его голубые глаза, темные от гнева, впились в ее побледневшее лицо.

— Конечно, — сказал он, шагнув в ее сторону и с угрозой продолжая, — если тебе это платье не нравится, ты его можешь не носить.

Резко протянув руку, он схватился пальцами за низкий вырез.

— Нет! — воскликнула Элеонора, прикрывая грудь руками, поняв его намерения. — Мне оно нравится. — Она пристально глядела ему в глаза, пока не почувствовала, что напряжение спадает. — Правда, нравится. Это самое красивое платье, которое у меня когда-либо было.

С бешено колотящимися сердцами они не отрывали взгляда друг от друга. Медленно рука Гранта ослабела, он взял ее за плечи, провел по ним руками, затем по спине и обнял ее за талию. Элеонора не отстранилась.

— Признайся, — медленно проговорил Грант, — что ты меня сегодня немного приревновала?

Элеонора не смогла поднять глаза выше уровня золотых пуговиц его кителя.

— Охотно, — ответила она, — если ты сделаешь то же.

— Ты никогда не дождешься от меня прямого ответа, — произнес он задумчиво. — Никак не могу понять, кого ты боишься — меня или себя?

Такая проницательность становилась опасной, и, немного откинувшись, она спросила:

— А это имеет значение?

— Нет. Ничто не имеет значения, пока ты здесь, со мной, — сказал он и прижался к ней губами.

Глава 21

Элеонора быстро шла по улицам, раскачивая пустую корзину, в которой только что были карболка, мази, детские пеленки, рубашечки, заботливо сшитые вручную, а также конфеты и печенье сеньоры Паредес. Мейзи в ответ на записку Элеоноры предложила ей встретиться с Невиллом в сиротском приюте. Поразмыслив, она решила, что это хорошая идея. Чрезвычайные меры предосторожности вполне разумны, о каждом ее шаге немедленно докладывали Гранту. А что может быть безобиднее, чем посещение детей в приюте? К тому же она с удовольствием займется детскими царапинами и ушибами, принесет что-нибудь сестрам, увидит радостные глаза темноглазых детей, уплетающих сладости.

Иной пользы от своего визита она почти не видела. Элеонора без труда узнала о дате инаугурации, вскользь упомянутой Грантом за завтраком, и также невзначай он сообщил ей о церемонии, состоящейся через шесть дней, то есть десятого июля. И почему Нинья Мария считала это столь важной проблемой, Элеонора не могла понять.

Правда, у нее возникло слабое подозрение: видимо, любовница Уокера решила лишний раз ее поволновать. Отношение Невилла к данному сообщению осталось неясным. Элеонора даже не поняла, нужно оно ему или нет. Он интересовался деталями, в частности днем церемонии. Подобной информацией она не располагала, и Невилл не стал настаивать.

Подходя к своему к особняку, Элеонора замедлила шаг. Перед входом стоял странный экипаж, похожий на дорожный. Из-под слоя пыли виднелась черная краска. Все соединительные части из полированной желтой меди блестели на солнце, будто золотые. На боковой стене — фамильный герб, выполненный в красном, голубом и янтарном цвете. Дорожная грязь не давала возможности отчетливо рассмотреть знаки на гербе, пока Элеонора приближалась к нему. Подойдя, она остановилась и побледнела. Рисунок на гербе повторял рисунок на перстне, подаренном Луисом.

Сеньора Паредес ждала ее у входа в зал. Глаза женщины светились, а на щеках лежала восковая бледность. Она встречала гостя в своем лучшем капоре.

— К вам посетитель, — сообщила она Элеоноре голосом, дрожащим от волнения. — Я подала ему кофе и печенье в залу. Он ждет уже целый час и, я уверена, теряет терпение.

В залу? Должно быть, это кто-то очень важный. Никого не допускают туда, кроме самых высоких гостей по самому значительному поводу. Сеньора сама была из хорошей семьи, и, чтобы произвести на нее впечатление, нужно было нечто из ряда вон выходящее.

— Спасибо, — пробормотала Элеонора и, пригладив волосы, с трепетом взялась за ручку высокой резной двери, ведущей в зал.

Человек, поднявшийся ей навстречу, был высок, изящен, сед, с короткой бородкой. Поклон его служил образцом грации. Выпрямившись, он смерил холодным учтивым взглядом Элеонору. Его лицо с орлиным профилем ничего не выражало, но Элеонора почувствовала, что он удивлен и разочарован ее видом.

— Вы сеньора де Ларедо, жена Луиса Андреаса Чарльза Эммануэля де Ларедо Пакеро?

— Да. Его вдова.