— Как? — начала было она, но запнулась, испугавшись, что ее вопрос будет понят неверно и воспринят буквально, и он скажет точно, что думает о происходящем. После паузы она продолжила:
— Ну как они могут так поступать? Как они могут совершать такое страшное зло?
Он вздохнул, переменив положение больной ноги.
— Мужчина, — медленно проговорил он, — никогда не знает, каких пределов может достичь в своей жестокости… когда чувствует, что делает это ради справедливости. За один миг он может превратиться в дьявола, способного на любую гнусность, на любую подлость. Даже я…
Он остановился, восстанавливая дыхание.
— Вам не надо объяснять мне, — сказала Элеонора, скрывая внезапно возникшее дурное предчувствие за небрежным тоном. Ее длинные пальцы теребили грубое домотканое шерстяное одеяло.
— Даже я, — повторил он, как бы не слыша ее, — я как-то говорил вам — или не говорил? — что у меня были причины жаждать забвения в опасностях войны. Вы — моя душа. Так почему бы вам не узнать подробнее? История эта началась в Испании. Мой отец происходит из древнего рода. Наш дом стоял на склоне холма среди оливковых рощ над долиной Гвадалквивир. Гордость за свое происхождение, за семью и мавританскую кровь, которая течет в моих жилах, внушали мне с самого детства. Вся моя жизнь была расписана еще до рождения. Я учился, как положено ребенку из подобной семьи, во мне воспитывали уважение к церкви, я всегда должен одеваться как джентльмен, уметь владеть рапирой и иметь ее при себе в торжественных случаях. Мне должны были найти подходящую партию, представить ко двору молодой королевы Изабеллы II… После смерти отца я, конечно, принял бы на себя ответственность за людей, живущих в принадлежавших нам деревнях и из поколения в поколение работавших на нашу семью. Я должен был управлять землей, беречь ее, производить на свет детей, которые унаследуют все это после меня. Мой портрет вместе с портретом жены поместили бы в длинной галерее дома, а по прошествии времени кости мои упокоились бы в соборе рядом с костями моих предков. И такая перспектива меня не разочаровывала. Мне была уготована такая судьба, и я не думал, что может быть иначе. Но потом я встретил Консуэло.
Элеонора бросила на него быстрый взгляд. Он перехватил его и коротко засмеялся.
— Вам не стоит ревновать, голубка, — сказал он с иронией, — хотя она была очень красива. Однажды я увидел ее на ступеньках собора, когда она возвращалась после мессы, и подумал, что это самая прекрасная женщина на свете, которую я когда-либо видел. Ее черные как ночь волосы были прикрыты белой мантильей, а дуэнья суетилась вокруг нее, как бабочка вокруг волшебного цветка. Я буквально, врос в землю. Даже если бы мраморный ангел вдруг покинул нишу собора и вышел ко мне, я не поразился бы сильнее. Она улыбнулась мне, как с картины, изображающей робкую невинность, и я был восхищен. Я, конечно, не смог с ней заговорить, это не позволялось, но ничто не могло помешать мне выяснить ее имя и воспылать к ней такой страстью, что однажды я явился к своему отцу и потребовал, чтобы он начал приготовления к свадьбе. Никаких препятствий союзу не чинилось, она принадлежала к хорошей семье, жившей не более чем в пятнадцати милях от нас, и только что окончила монастырскую школу. Отец ее служил во дворце на невысокой должности, но был человеком влиятельным, а мать приходилась дальней родственницей королеве. Ее дядя — генерал, возглавлявший одну из политических фракций. О помолвке было объявлено очень торжественно, а затем, как положено, началось ухаживание.
Его голос изменился.