Порочный ангел

Он сжал мои плечи почти до боли и продолжал тащить наверх буквально волоком. Я чувствовала себя мокрым неудобным ковром, который только что выстирали и несут домой.

— Нет. Я не об этом. Ты увел меня в дом. При всех.

— Леся, бога ради, я что, должен заботиться о таких глупостях? Это мой дом, детка. Что хочу, то и делаю. К тому же, ты еле идешь. Не Нику же поручать тебя провожать. Замерзла?

Последнее Москвин спросил уже в нашей ванной комнате. Он посадил меня на борт джакузи, убрал полотенце, включил горячую воду и потянул за молнию моей мокрой толстовки.

— Глеб! — тут же вздрогнула я. — Что ты делаешь?

А он уже снял толстовку и принялся за джинсы и кроссовки.

— Тебе нужно избавиться от мокрой одежды. Сейчас тепло, но не настолько. В Европе адски дорогая медицина, знаешь? А мне придется все оплатить, если ты заболеешь. Я же заманил тебя на виллу. Я за тебя отвечаю.

— Ты жлоб, оказывается, — не сдержала я усмешки и тут же попыталась избавиться от приятных прикосновений горячих рук. — Прекрати. Я могу сама раздеться. Выйди уже.

— Не могу, — хрипло отозвался Глеб, присев на колени, чтобы стащить мокрые джинсы. — Видит бог, малыш, не могу ни прекратить, ни уйти.

Он провел ладонями по моим голым ногам, и я застонала. Позорно и бессовестно.

Глеб отбросил в сторону вещи и присел со мной рядом.

— Тебе нужно согреться, — шептал он, как змей-искуситель, касаясь моих плеч языком, расстёгивая лифчик. — Ты была такая красивая утром. Я с трудом сдержался, чтобы не разбудить.

— Не заливай. Утром все страшные и мятые.

— Только не ты. Можешь посмотреть. У меня есть фотодоказательсво.

Я беспомощно захныкала. Он и утром снимал меня. Опять. В его постели. Голой. Кошмар.

Глеб обнял меня одной рукой, продолжая растирать прохладную кожу, хотя изнутри я уже начала закипать. Его пальцы легли на мой подбородок, заставляя повернуть голову и принять поцелуй.

Я все глубже и глубже увязала в этом болоте, подчинялась его воле, его горячим ласкам, принимала поцелуи и даже отвечала со всей страстью.

— Да, вот так, девочка. Целуй меня, — прошептал Глеб мне в губы. — Целуй сама.

Я тут же отпрянула, но Глеб не позволил. Он передвинул руку мне на затылок и сказал:

— Еще. Как следует.

Я всхлипнула, но не стала спорить, снова подчинилась сладкому приказу. Его губы были мягкими, теплыми. Это не было противно. Я снова коснулась их своими. И еще раз.

— Это не поцелуй, Леся.

Он сжал мои волосы в кулак и сам поцеловал, захватив мою нижнюю губу, немного пососал ее, прикусил, провел языком до уголка рта.

Да, пожалуй, такими и должны быть поцелуи мужчины. А не тот безумный десант языка-слизня в мой рот, которым меня баловал бойфренд-одноклассник.

Я бессовестно застонала, желая еще, но Глеб отстранился, давая понять, что я должна сама. Облизав губы, я снова подалась вперед, попыталась сделать так же, как и он. Мне нравилась его верхняя губа. Я уделила больше внимания ей, заработав грудной гул одобрения от Москвина. Сама не знаю, как так вышло, но мой язык раздвинул его губы и несмело скользнул глубже.

Каким-то образом я смогла застонать, пока целовала его. Ощущения были настолько сильными. Не менее яркими, чем вчера вечером. Меня еще трясло от неприятного происшествия у бассейна и легкого озноба, и я инстинктивно развернулась к Глебу, чтобы прижаться, согреться о его адский огонь. А поцелуи и ласки распаляли меня изнутри.

Глеб отвечал на мои несмелые попытки со всем жаром и пылом. Он отпустил мои волосы и теперь гладил мои щеки, шею, шептал мне в губы:

— С ума меня сводишь, лиса. Когда отдаешься вся, не дергаешься, принимаешь…

Я простонала, потрясенная горячим признанием, и не стала сопротивляться, когда Глеб положил мою руку на свой пах.

— Чувствуешь, Лесь? Ты опять меня завела. А я дрочил, как пацан, дважды за ночь и утром тоже. Но все к черту, едва ты в моих объятиях. Снова хочу… До безумия.

Он говорил это, а я потрясенно смотрела в его бездонные глаза и сама теряла голову, забывая о сопротивлении. Мне нравилась его реакция на меня. Нравилось, что он признавал, как сильно хочет меня. Льстило. Адски. И возбуждало одновременно. Наверно, я буду гореть в аду. Или уже горю.

Мне стало жарко, горячо. Как же быстро согрели его признания.

Я не дергалась и не сопротивлялась, почувствовав рукой уже не деним его джинсов, а член. Твердый, готовый, возбужденный. Москвин словно заговорил меня, зачаровал своими чувственными признаниями, и я продолжала его гладить, чуть сжимала и водила большим пальцем по головке, которая стала влажной.

Глеб снова держал меня за волосы, не позволяя опустить голову или отвернуться, и требовал теперь не закрывать глаза.

— Смотри, девочка. Видишь, как сильно я тебя хочу? Это ведь не страшно. Правда?

Я что-то невнятно забормотала, потому что он явно желал моего ответа, пока целовал в висок и продолжал нашептывать все эти грязные возбуждающие словечки.

— Ты делаешь мне так хорошо, Лесь. Это очень приятно. Хочешь? — спросил Москвин, продолжая касаться моего уха губами, а рукой погладил меня между ног.