Порочный красный

Этого оказывается достаточно, чтобы я смогла сложить все фрагменты воедино. Я решаю, что ненавижу цвет кленового сиропа. Лучше умереть, подавившись сухими оладьями, чем когда-либо снова попробовать кленовый сироп.

– Пошел ты, – говорю я. Затем говорю это опять. И опять. И опять. Я повторяю это, пока не оказываюсь на земле в позе эмбриона, и все, о чем я могу думать – это о том, чтобы навсегда выбросить все бутылки гребаного кленового сиропа из холодильника и из моей жизни.

У меня кружится голова. Я никогда не испытывала такой боли. Сердце колотится и сжимается. Мне то кажется, что оно становится тяжелым, то создается ощущение, будто его вообще там нет – как будто он просунул руку между моими ребрами и сжал его так, что оно разорвалось. Как будто на моей груди сидит слон, который весит тысячу тонн. Я слабо пытаюсь сохранить выдержку, но такое чувство, будто ее вырывают у меня. Внутри словно распрямляется пружина. Я смотрю на него с ненавистью.

Он стоит ко мне спиной, пока я не перестаю плакать, и, когда я встаю, он поворачивается ко мне.

– Я понимаю, что простое извинение с моей стороны было бы оскорблением. Я очень сожалею о том, что сделал. Женился на тебе, хотя всегда принадлежал другой женщине. Я всем лгал. Я больше вообще не узнаю себя.

Я словно опьянела от эмоций. Не знаю, то ли мне перерезать себе вены у него на глазах, то ли перерезать вены ему и положить конец своим мучениям. Мое лицо превратилось в топь из слез, туши для ресниц и соплей, вытекших из моего носа. Мне хочется сделать ему больно.

– Ты думаешь, что можешь оставить нас и быть счастливым? Она ушла, Калеб, – язвительно говорю я. – Она замужем… и спит со своим мужем… – Я вижу, как он вздрагивает, и меня охватывает еще большая ярость.

Я облизываю губы и ощущаю вкус вина. Я выпила его слишком много, и мой язык готов выболтать все мои неприглядные секреты и обрушить их на него один за другим, пока они не придавят и не задушат его. Мне хочется лишить его способности дышать, раздавить его трахею. И с тем, что я знаю, я могу это сделать.

С чего же начать? Может, сказать ему, что я познакомилась с Ноем и что он похож на гребаного сексуального Ганди – что я понимаю, почему Оливия смогла оставить прошлое в прошлом и начать жить дальше.

Я мотаю головой; слезы жгут мои глаза, словно лимонный сок. Мне необходимо узнать все. Необходимо узнать, что он делал в те недели, когда она, как я думала, обманывала его.

– Ты спал с ней во время твоей гребаной притворной амнезии?

Следует неловко долгая пауза, которую я могу рассматривать как ответ.

– Да. – Он вдруг охрип.

– Ты когда-нибудь был в меня влюблен?

Он опускает голову, размышляя.

– Я люблю тебя, – говорит он, – но не так, как нужно.

У меня падает сердце, когда я осознаю, что это значит. Он любит меня – но он никогда не был влюблен в меня.

– Ты любишь меня не так, как любишь Оливию.

Он вздрагивает, как будто я ударила его. На мгновение выдержка изменяет ему, и я вижу на его лице такую муку, что это ошеломляет меня. Но он быстро берет себя в руки.

На его лице написано сожаление – а может, мне просто это кажется, потому что мои глаза застилает пелена слез. Я снова оседаю на землю и подтягиваю колени к груди.

Я слышу, как он опускается рядом со мной. Долгое время никто из нас ничего не говорит. Я проигрываю в голове тот год, когда он притворялся, будто у него амнезия, вспоминаю наши разговоры, визиты к врачу. И не могу отыскать в его симуляции ни единого изъяна. Я прорываюсь сквозь свои воспоминания, пытаясь найти хотя бы один момент, когда я чувствовала, что он говорит неправду. И чувствую себя такой дурой. Он использовал меня. Как я могла так любить мужчину, который был готов так обманывать меня? Я чувствую себя каким-то мусором, чем-то одноразовым и нежеланным. Я знаю, что выгляжу ужасно; от слез пряди волос прилипли к лицу – лицу, которое покрывается пятнами и краснеет, когда я плачу. Я никогда не допускала, чтобы он видел меня в таком виде, даже когда умер мой отец.

У меня столько вопросов, столько вещей, которые мне необходимо узнать, но мой язык словно прилип к нёбу. Калеб пытался вернуть Оливию. И не единожды, а дважды – сначала, когда он притворялся, будто потерял память, а во второй раз, когда он нанял ее в качестве моего адвоката. Если он так сильно хотел ее, то почему же он не оставил меня, когда у него была такая возможность? Ведь ему было несвойственно тянуть время.