Порочный круг

Ну что, не сильно ли я вас разочаровал? Прощайте... — Он потряс мне руку. — Вы можете описать все. — Полковник погрозил пальцем. — Знаю я вас, любите строчить мемуарные книжонки на досуге. На здоровье, на здоровье, но учтите: место и имена изменить, смысловую канву — оставить. Всякие там гиперболы и метафоры пусть будут целиком на вашей совести.

Ах, еще чуть не забыл, книга ваша выйдет за тысячелетие до нашей встречи. Это гарантия, что ее забудут. Если вам интересно, поищите в библиотеке: авось и сыщется, хотя сомневаюсь, сомневаюсь.

Старичок вдруг замолк и махнул рукой:

— Эх, была не была. Я проведу вас в хронос. Все одно вы мало что поймете, но, по крайней мере, ощутите, насколько три жизни мы далеки от селенитов.

Меня сопроводили в пирамидальный зал и усадили на возвышение в его центре. Я чувствовал, что сейчас окажусь в том вихре нежнейших оттенков, в какой попал только один раз — когда говорил с веретеном. Однако теперь золотистые искорки становились все гуще и гуще. В отдалении был слышен гул миллиардов голосов, миллиардов бьющихся сердец. Я глубже опускался в это зарево и вдруг... "Увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, владыка святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число".

Мое сознание вдруг вырвалось из этого тумана, и я оказался на самой окраине обитаемого мира. Я видел сражения, где мальчишки гибли от метких выстрелов вражеских орудий, и все новые и новые лики сливались с толпой томящихся в ожидании чуда. Не все хотели покидать светлый мир хроноса, но жестокая сила опять возвращала душу в тело, ибо шла война, ибо упала пятая печать, ибо вострубил пятый ангел. Ибо "из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих". Новые жертвы пополняли ряды, но вскоре опять приходили в материальный мир, чтобы вновь оказаться в горниле огненной карусели. "Зачем!? — кричало все в моей душе. — Остановитесь! Прервите эту безумную пляску!" И тут я осознал, что мы лишь марионетки в играх и противоборстве высших сил, которым наплевать на наши страдания, они могут заставить нас еще и еще раз пройти сквозь ужас. И "в те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них...".

* * *

Чем заканчивается огромное число повествований? Конечно же, вечерней зарей. Облюбованная писателями картина: двое на фоне заходящего светила клянутся друг другу в верности или объясняются в любви. Каноничность данной сцены позволяет вызвать у читателя прилив сентиментальности, так как всем доступна трогательность заката, подразумевающего, под собой неизбежность смерти и рождения новой жизни — этого извечного круговорота бытия. Не смею отступать от данной традиции.

Итак. Я набираю на моем персонале сумбурный текст, глядя на садящееся за горизонт солнце. Земля лениво поворачивает ласкающим лучам светила свое западное полушарие.

Буквально два часа назад громыхала тропическая гроза, сотрясая наш островок до основания. Потоки теплой воды бились в стекла, и кокосовые пальмы аплодировали им, хлопая глянцевыми мокрыми и набухшими листьями. Но вот иссякла небесная влага, и на песчаный пляж выбежала ватага мальчишек. Я смотрел на них с веранды. Сзади подошел Скорпион.

— Что, считаешь, сколько осталось? — спросил он, усаживаясь рядом. — Как обычно, потери семьдесят процентов.

— Да, — тихо вздохнул я, — ты прав. В этом мире все обычно. Даже жизнь человека...

— Нудизм! — Канонерщик безнадежно махнул рукой. — В смысле нудные речи.

Он потянулся, встав с кресла, перепрыгнул через перила и врезался в толпу купальщиков.

По полосе прибоя бегали боком крабы, одуревшие от пресной воды и неожиданного нашествия людей. Вот один из стрелков закричал — членистоногое ущипнуло его за палец ноги. Около меня раздался смешок. Я повернул голову и увидел Жана. Он улыбнулся мне и показал полный садок рыбы:

— Смотри, как клюет.

Я кивнул. Мальчик взял меня за руку:

— Давай мы пойдем ее жарить, как тогда, в Белоруссии, помнишь?

Мои пальцы потрепали его ушко:

— Хорошо, если ты этого хочешь...

Вот мы и сидим теперь на берегу засыпающей лагуны. Рыба давно уже съедена, костер наполнился багровыми углями, и приятная их теплота едва ласкает лицо. Жан положил мне голову на колени. Я запустил пальцы в его шевелюру. Мне хотелось сказать ему что-то приятное, но не решался нарушить тишину.

— Как ты думаешь, — неожиданно спросил Жан, — наша война когда-нибудь кончится?