Порочный круг

Их всегда не понимали. Их часто преследовали. Их попрекали тем, что они живут не так, как другие. Нет, они были не сектанты, не преступники. Они придерживались самых прогрессивных взглядов, но считали пагубным проповедничество. Они просто отстаивали свою свободу. Свободу быть не такими. Они не могли бы выжить, не оградив себя стеной от остального мира. Но самое интересное то, что в той стене были ворота — желающие могли прийти и остаться с ними — но страх свободы слишком силен. Лишь единицы последовали их призыву: пройти жизнь по целине, проложить новую тропку, пусть даже к краю пропасти...

Пусть Господь покарает меня,

Только я остался свободен.

В ожидании судного дня

Проповедники бродят в народе.

Они знают Писания текст.

Они учат любви и смиренью.

Но на плечи взвалив тяжкий крест,

Не удастся найти облегченье.

Я свободен, свободен творить,

И порокам ночным предаваться.

Я свободен, свободен любить,

Ненавидеть и просто смеяться.

Я свободен от ветхих канонов,

И от древних, замученных слов.

Да, мне нравится речь богословов,

Но не нравится тяжесть крестов.

Вы считаете чудом прозрение,

Вы теперь отреклися от прошлого.

Но со времени грехопадения

В мире все-таки было хорошее.

Я свободен предаться порочному,

Или доброе сделать пытаться.

Пусть в душе моей есть червоточина —

Я свободен с душою расстаться.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Покайтесь в грехе первородном! Так искренне, так благородно! Ведь с чувством неясной вины мы были на свет рождены.

Коль сказано в Ветхом Завете, что мы — нехорошие дети, что нас так легко соблазнить, зачем тогда было творить?

Но есть одно право отцовства — отречься от злого потомства. Изгнать нечестивых из рая, себя от грехов ограждая.

Но кажется мне, что мы сами порвали тогда с небесами, узнавши от честного змия, мол, есть еще игры иные.

И маемся мы бесконечно. И дохнем от боли сердечной. Грешим и мечтаем о рае, в который с грехом не пускают.

«Славлю Тебя, потому что я дивно устроен. Дивны дела твои, и душа моя вполне сознает эго. Не покрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было».

Псалтырь, Псалом138: 14-15.

Отцу Фабиану не нравился красный цвет. Вернее, тот несомненный кровавый оттенок, в который была окрашена сутана кардинала. Платье это висело перед ним на плечиках в вещевой нише каюты и сверкало искорками отраженного света галогеновой лампы. Именно из-за столь странного предубеждения отец Фабиан не часто облачался в этот безразмерный балахон, хотя правила этикета требовали только такой формы одежды. Вселенский Папа не раз отчитывал его за это перед сотней других кардиналов, непременно напоминая и о бластере, который отец Фабиан всегда носил в специальной складке сутаны. Он не мог отказаться от оружия. Бластер был частью его организма. Так было с самого рождения. Ведь всего пять лет назад он был не кардиналом экспедиционного корпуса, а старшим офицером на крейсере — тогда его звали командором Фобосом. В принципе, должности эти были равнозначными, и когда создавали новую епархию — христианскую церковь экспедиционного корпуса (дабы упорядочить религиозный бум в армии), — такое назначение не было неожиданностью для Фобоса, известного своими вдохновенными проповедями. Он просто переменил мрачноватое имя на более благозвучное.

Надо сказать, что отец Фабиан не был набожным человеком, вернее, он верил в Бога по-своему. Кардинал экспедиционного корпуса не утруждал себя постами и ежедневными молитвами. Однако в нем было то, что с лихвой компенсировало эти пороки. Будучи рожденным как мальчик для битья, отец Фабиан с младенчества мог без затруднения говорить стихами, а это придавало его проповедям неподражаемый мистический оттенок.