Порочный круг

Гефсимания была благодатным местечком. Кедрон в ту пору струился как некогда полноводным, и берега его уже вовсю шумели свежей травой, и уже отцветали оливы, и уже летали трудолюбивые пчелы, а по вечерам вспыхивали зеленые огоньки перезимовавших светлячков. Посланец решил отдохнуть здесь вместе со своими сподвижниками перед тем, как сотворить заключительный акт задуманного им действа. Он знал, что близнец все время ходит рядом, все время наблюдает за ним, и этим вечером Посланец решил — брат его уже подготовлен для участи, выпавшей ему. Посланец собрал вокруг себя учеников и снова повел разговор о Вседержителе, восхваляя его и говоря о дарованном людям бессмертии души. Однако в последнее время Посланца стала назойливо посещать мысль о том, что стоит ли торопиться уходить из этого мира. Он уже привык к людям, и частенько воображал, как хорошо было бы ему править человечеством, да и его подданные, пожалуй, нуждаются в опеке. Он стал намекать ученикам своим об этом, говоря, что в его мире найдется местечко и для них, поверивших в него. Все сподвижники подобострастно закивали головами, и только Фома пожал плечами:

— Неведома нам твоя дорога и неведомы нам цели твои...

Но он не закончил, поскольку его перебил Филипп, схвативши Посланца за десницу:

— Не слушай его, учитель,— потом он добавил, слегка смутившись,— но если бы ты показал нам отца своего, мы были бы непоколебимы в вере своей.

"Посланец долго молчал, а затем промолвил, поднявшись и посмотрев в сторону Иерусалима:

— Я докажу вам, что я говорю правду. Я сам умру и воскресну.

Ученики его зашумели, дескать, что ты, учитель, что ты! Кое-кто из них принялся кричать на Фому и друга его Иуду. Однако Посланец жестом прекратил эти свары и направился в сторону Кедрона, позвав с собой именно Иуду, и только его одного. Никто не знал, о чем они шептались, погрузив ноги в поток, но Посланец пришел назад в одиночестве. Все пребывали в тягостном безмолвии, будто нечто недостойное сотворилось тут. Вскоре, перешедший поток вброд, сподвижники Посланца улеглись спать на сухом правом его берегу, подивившись неожиданно навалившейся усталости. И только Фома отдалился от лагеря, будто не испытывал непобедимую дремоту, и принялся кидать в воду камни, думая о чем-то своем. Посланец, сделав так, чтобы все окружавшие его заснули, решил направиться на поиски Близнеца — ибо было чувство, что он затаился неподалеку. Но только поднялся с расстеленного на остывавшей земле плаща, как к нему подошел Фома:

— Я пойду с вами, учитель.

Посланец даже немного растерялся. Столько раз он убеждался в исключительности этого человека — ничего не мог с ним поделать даже он, стоявший подле Вседержителя. Вот и теперь Посланец попытался отделить душу Фомы от тела, дабы он не мешал планам его, но не смог сделать этого, будто перед ним находился равный ему.

— Чего хочешь ты? — спросил Посланец Фому даже с некоторой усталостью в голосе.

В ответ человек слегка улыбнулся:

— О, не бойся меня, ты, пришедший издалека. Многое изменилось со времен великого посева. Я не собираюсь препятствовать тебе, но когда настанет час, я помогу тебе уйти. А сейчас я прошу тебя объяснить мне некоторые непонятные вещи.

Посланец слегка иронично посмотрел на ожидавшего ответа Фому, затем сел обратно на плащ и не спеша рассказал ему все: и о Падшем, и о Вседержителе, и о Близнеце его, и об уготованной ему участи.

— Вы, боги, малодушны...— с горечью в голосе промолвил слушатель его и поднялся первым.— Ну что ж, иди, веди сюда агнца своего.

— Послушай...— Посланец даже схватил Фому за полу плаща, вынудив его вновь опуститься на землю.— Я не хочу оставлять людей. Я многое могу дать вам. Кем я был там, возле трона Вседержителя? Всего лишь слугой его, а здесь я властелин мира, живое божество. Так зачем же мне снова становиться никем? Мы можем жить вместе! Я могу даровать всем, приближенным ко мне, бесконечную телесную жизнь. Я могу воскрешать вас, если вы будете служить мне...

Фома не смотрел на Посланца, ковыряя веточкой оливы землю подле себя. Вдруг он поднял глаза и устремил взгляд свой на желтоватую стареющую Луну, будто ища там слова, чтобы продолжить разговор, и вскоре действительно промолвил:

— Что касается меня, то я уже окружен достаточной заботой. А что касается их,— Фома кивнул в сторону спящих людей,— знаешь, я подумал,— он на секунду замер, а затем, взявши за руку Посланца, приблизил его к себе и зашептал ему на ухо еле слышно, но в то же время со страстью в голосе:

— Умоляю тебя: уходи, уходи.

О тебе мы напишем скрижали.

Столько бед нам еще предстоит впереди...

Ты же сам проповедовал: не навреди!

И тебя мы уже оправдали.

Оправдали за то, что принесши нам весть,

Ты, лукавя, испытывал жалость.

Ты был прав, говоря, что бессмертие есть.

Но при этом, наверное, нужно учесть,

Что оно лишь не многим досталось.

Так оставь нас в покое. Во веки веков

На Голгофу мостим мы дорогу.

На Земле будет много еще дураков,

Что, взирая на бег кучевых облаков,

Будут петь равнодушному богу.

* * *