Руфь улыбнулась и руки ее принялись привычно ласкать его тело. А он, все больше возбуждаясь от ласк жены своей, вдруг отчетливо осознал, что ничего не сможет сделать с близнецом своим, ибо любил его нечеловеческой любовью. Он любит его больше жизни. Так и было задумано. Посланец учел практически все. И его брат был обречен стать агнцем на алтаре великой веры. И Посланец уже ждал его, шествуя в сторону Ерусалима и собирая толпы людей ловкими делами своими, которые народ воспевал как чудеса чудес.
* * *
Трое суток на трех ослах ехал близнец, когда на рассвете четвертого дня он был остановлен толпой, идущей от Ерусалима в сторону Вифании. Близнец поначалу растерялся, и осел его занервничал, завидев возбужденных людей. Но приглядевшись к центру процессии, близнец почувствовал, как холодный пот потек по его усталой спине. Гулко забилось сердце — сомнений не было — толпу возглавлял брат его, идущий в окружении приверженцев своих. Близнец бросил осла и, надев на голову капюшон так, чтобы никто не видел лица его, подождав, пока люди пройдут мимо, начал сзади пробираться поближе к брату своему. Он все время пытался разглядеть его спину и то и дело спотыкался о пятки впереди идущих. Но люди, казалось, не замечали близнеца: некоторые из них плакали, некоторые безудержно веселились, а кое-кто шел с таким отрешенным взглядом, будто восставший из гроба мертвец. Подумав так, близнец который уже раз наступил на задник чьей-то сандалии. Пострадавший, от которого распространялся застарелый запах рыбьих потрохов, слегка зашипел от боли и оглянулся. Близнец почему-то ударился в панику — он испугался, что тот, кому он наступил на пятку, вдруг заговорит громоподобным голосом, обратив на него внимание окружающих, и тогда инкогнито будет раскрыто, и небо обрушится на него. Но пострадавший только покачал головой:
— Еще один невменяемый...
— Что, прости меня? — промямлил близнец.
— Как зовут тебя? — в свою очередь спросил тот, кому он наступил на пятку.
— Меня?
— Да, да, тебя! — Пострадавший добродушно улыбнулся и положил на плечо близнецу свою узкую ладонь.
— Фома, — ляпнул близнец первое пришедшее ему на ум имя, снова до дрожи в коленях боясь быть разоблаченным. Казалось бы — он шел сюда именно для того, чтобы уличить брата своего во лжи и вернуть его домой, но теперь близнец понимал — тут кроется нечто большее. Нечто, наводящее на него сей неуместный панический страх.
Тем временем тот, кому он наступил на пятку, крикнул в толпу:
— Эй, Фома, подойди-ка сюда, тут твой тезка.
Подошедший оказался плечистым уроженцем Сирии. Он поздоровался с близнецом, который немного успокоился и даже осмелился задать вопрос:
— Куда идете вы?
Фома неопределенно улыбнулся и махнул рукой в сторону Вифании:
— Да, ему понадобилось воскресить какого-то там Лазаря...
"О, господи..." — почему-то ужаснулся близнец и вновь задал вопрос осипшим голосом, показывая рукой на брата своего:
— Кто он для вас?
Фома и тот, кому близнец отдавил пятку, переглянулись, и Фома неожиданно, наподобие фарисея, заговорил стихом:
— Он сотворяет чудеса,
Он притчи мудрые толкует.
Он говорит про небеса.
Он часто слышит голоса.
Он воскрешает и дарует.
И мы идем, идем за ним
В надежде перевоплотиться.
Он силой божьею храним.
Коль воскрешения хотим —
Должны ему мы покориться.
Но знаю я, он неспроста
Порой ночами беспокоен,
Ему не избежать креста.
Мы с чистого начнем листа.
Хоть он того и недостоин.
Когда Фома закончил стих, пострадавший товарищ его добавил:
— Да, добром это не кончится. Пилату уже нашептали и про него, и про нас...
Близнец закивал головой, уже не слыша, что говорили вокруг, и вдруг громко произнес:
— Пойдем, и мы умрем с ним!
* * *
Падшему доложили, что киберы и рогатые захватили крупное гражданское судно людей. Несколько часов он ждал, пока этот корабль не отконвоируют к нему и не проверят на предмет безопасности. Нет, конечно же, Падший не боялся быть убитым — этого просто не могло произойти. Но он боялся за свое тело — тело красавицы, с которого его слуги удаляли малейшие пылинки. А Падший почему-то твердо решил пройтись в обличии обнаженной красавицы по отсекам захваченного корабля. Причина такого желания была непонятной даже ему самому. Это был просто спонтанно возникший каприз, а Падший привык ублажать себя и осуществлять самые нелепые идеи, возникавшие в его сущности. Вот и теперь он в сопровождении киберов и рогатых вступил на борт трофейного судна и сразу же увидел распростертые тела, чьи мечущиеся души он пока держал в абсолютном мраке — Падший делал так, дабы потом приучить их к покорности. Бездушные тела раскиданы были повсюду, и Падшему доставляло истинное удовольствие смотреть на эту иллюзию жизни. Иногда он приказывал Предавшему, семенившему по правую руку, перевоплотиться и, улыбаясь, смотрел, как вновь пробуждались те или иные персонажи нового спектакля, режиссером и сценаристом которого отныне будет только он один.