Порочный миллиардер

— Но ты этого заслуживаешь, Лукас, — продолжала она. — Ты знаешь это. Ты хороший человек, и тебе не все равно. Тебе не все равно. Я знаю, ты так стараешься скрыть это, но я все равно вижу. Привез мои картины, слушал, как я рассказываю о своем отце, говорил, что я красивая. Даже тот факт, что ты здесь защищаешь меня только потому, что твой отец сказал тебе, что я в опасности — знак того, что тебе не все равно. Потому что ты не должен был все это делать. Ты мог порвать это письмо и позволить этим придуркам забрать меня. Пытать меня…

Он отпрянул, с легкостью вырвавшись из ее хватки. Затем его руки легли ей на бедра, и он прижал ее к стойке, окружив запахом чистого мужского пота и пряностей, присущим лишь ему, Лукасу. Его взгляд был темно-сапфировым, полным гнева, боли и вины, всех эмоций, которые он скрывал от остального мира.

Но не от нее. Он не прятался от нее.

— Не говори так, — слова были хриплыми. — Не надо.

— А почему бы и нет? — она положила свои руки поверх его там, где они сжимали ее бедра, поддерживая контакт кожа к коже. — Я знаю, что то, что случилось, было ужасно. Это было ужасно. Но ты не можешь жить так, как живешь. Держать людей подальше и отрезать себя от всего, ради чего стоит жить, — на этот раз она протянула руку и обхватила ладонями его прекрасное лицо. Теперь настала ее очередь провести большими пальцами по изящным линиям его скул и изгибу великолепного рта. — Тебе не кажется, что твоя мать хотела бы для тебя лучшей жизни?

Гнев, чистый и горячий, как газовое пламя, вспыхнул в его глазах.

— Ты понятия не имеешь, что моя мать хотела бы для меня.

Но она не отвела от него взгляда и не отпустила. Если она не боялась его страсти, то уж точно не боялась его гнева.

— Ты тоже.

Выражение его лица исказилось.

— Нет. Потому что она умерла. Благодаря мне.

Грейс крепче прижала его к себе.

— Да, она умерла. Идя за тобой. Потому что она любила тебя. Потому что она хотела спасти тебя. Она любила тебя, Лукас. Она бы не хотела этого для тебя.

— А ты это знаешь наверняка. Имея лучших родителей в мире.

Он пытался причинить ей боль, как зверь, которому больно. Но она проигнорировала удар, позволила ему соскользнуть с нее.

— Конечно, мой отец был мудаком, и мама позволила ему это. Но я знаю достаточно, чтобы понять, что большинство родителей хотят лучшего для своих детей, — ее горло снова сжалось, на этот раз сильнее. — Они хотят, чтобы они были счастливы.

Его глаза сверкнули, боль вспыхнула ярче. Затем он наклонился и поцеловал ее, сильно и страстно. И когда оторвался от нее, он жестко сказал:

— Я позвоню Вульфу.

Затем он отстранился и вышел из комнаты.

* * *

Лукас прошел прямо из кухни к лифту и нажал кнопку. Двери тут же распахнулись, и он оказался в подвале, на стрельбище.

Он даже не думал. Он прошел прямо по коридору, открыл дверь и с силой захлопнул ее за собой. Войдя в оружейную, он открыл шкафчик с пистолетами и выбрал один наугад. Схватив наушники, он занял позицию и разрядил всю обойму в мишень.

Перезарядив, он сделал это снова.

Чего он действительно хотел, так это оказаться на открытом воздухе, где он мог бы схватить свой TAC-338 и успокоиться для хорошего, дальнего выстрела. Где не было ничего, кроме цели, на которой можно было сосредоточиться, и медленных, глубоких дыхательных упражнениях, которые он практиковал, чтобы замедлить сердцебиение.

Где не было женщины, которая касалась бы его своими теплыми пальцами, смотрела бы ему в глаза и говорила то, что он не хотел слышать. Например, как перестать наказывать себя. Что ему нужно впустить людей.

Что ему нужно быть счастливым.

Лукас снова поднял пистолет, прицелился и нажал на спусковой крючок. Выстрел попал точно туда, куда он хотел, как всегда.

Да что она знает о счастье? Как будто она сама не была несчастлива или как будто сама не отдалялась от людей. Она делала то же самое, что и он. Она отказывала себе в том, чего хотела, потому что голос отца все еще звучал в ее голове, что бы она ни говорила.

Она прекрасно умела читать ему нотации о том, чего он заслуживает, и не имела никакого права говорить, чего бы хотела для него его мать.

Он выстрелил еще раз, и выстрелы отозвались эхом, несмотря на наушники.

Она права и ты это знаешь. Вот почему ты так чертовски зол.

Еще одно нажатие на спусковой крючок, и на этот раз пуля прошла мимо цели, вонзившись в стену позади нее.

Иисус. Он никогда не промахивался.

Медленно он осознал, что его рука дрожит. Несильно, но все равно дрожит. Блядь.

Сорвав с головы наушники, он швырнул их на пол, а пистолет швырнул на стойку перед собой. В воздухе висел тяжелый запах кордита, который обычно успокаивал его. Но не сейчас. Не сегодня.

Нет, она не права. Не может быть. Он не был хорошим человеком и никогда им не будет, потому что он не был хорошим ребенком. Он был убийцей с самого начала.

Его отец видел это и поэтому рассказал ему правду о его матери. Если бы он был хорошим ребенком, его отец защитил бы его от этого, не так ли?