Блядь. Когда она стала такой слабой? Почему я не заметил, что она обычно разговаривает со мной только сидя или в постели?
Я подбегаю к ней и заставляю ее сесть, а затем опускаюсь на колени рядом с ней.
Она откидывает мои волосы назад.
— Я попросила твоего отца и Ларса не говорить тебе. Ты был моим чудом,
— Бремя? — мой голос срывается. — О чем ты говоришь? Ты моя мать.
— Это потому, что я твоя мать, и я должна защищать тебя. — слеза скатывается по ее щеке. — Но я больше не могу исчезать из твоей жизни. Я ненавижу это больше всего на свете.
— Ты не исчезнешь. — я смотрю на отца, который наблюдает за нами, нахмурив брови.
— На следующей неделе мы должны получить, — говорит он.
— Это хорошая новость, верно? — я смотрю между ними, и тишина почти душит меня.
— Врачи сказали, что у меня есть только пятнадцатипроцентный шанс на выживание, а раньше я терпела неудачу с вероятностью в пятьдесят процентов, так что у нас мало надежды.
— Но... но есть химиотерапия и...
— Нет, — обрывает мама. — Я больше не буду делать химиотерапию.
— Она отказывается от этого. — отец морщит лоб.
— А ты соглашаешься? — огрызаюсь я.
— Химиотерапия только отдалит меня от тебя, и тогда я умру в муках, не увидев твоего лица. — она обхватывает мою щеку ладонями. — Я не хочу этого.
— Я не оставлю тебя. — я крепче хватаю ее за руки. — Не делай этого, мам. Ты не можешь бросить меня. Я твое чудо, помнишь?
— Это потому, что ты мое чудо, что я хочу провести с тобой все оставшееся время... — она замолкает, рыдания застревают у нее в горле. — Пожалуйста, я умоляю вас с Эдриком не отнимать это у меня.
Она оставляет дрожащий поцелуй на моем виске, и ее слезы капают на мои щеки, когда она встает и начинает выходить из комнаты. Я пытаюсь помочь ей, но отец удерживает меня, положив руку мне на плечо.
Вместо этого он жестом велит Ларсу следовать за ней.
— Она чувствует себя слабой, когда не может ходить самостоятельно, — говорит мне отец после того, как она исчезает. — Психотерапевт говорит быть рядом с ней, не заставлять ее чувствовать себя слабой.
— Как ты мог не сказать мне об этом? — я выплескиваю весь свой гнев и разочарование на отца. — Как ты мог держать меня в неведении о чем-то столь важном, как это?
— Ты слышал ее. Она хотела этого таким образом.
— Или, может, ты заставил ее поверить, что она этого хочет. В конце концов, решения всегда принимаешь ты, и все остальные должны им следовать.
— Ронан, я понимаю, что это тяжело для тебя...
— Тяжело. — я смеюсь. — Попробуй что-нибудь посильнее, чем чертово слово «тяжело».
— Эдрик, я просто... — Эдуард жестом указывает на вход.
Черт.
Я все время забывал, что он был здесь.
— Нет, подожди, — папа указывает на него. — Мне нужно обсудить с тобой деловые решения. Останься на ночь.
— Деловые решения, — усмехаюсь я. — С дорогим дядей Эдом.
— Может, тебе нужно остудить голову, Ронан, — говорит отец.
— Блядь, быть может.
Я бросаю последний взгляд на Эдуарда, прежде чем вылететь из столовой. Я иду прямо в спальню родителей, но Ларс останавливает меня, прежде чем я вхожу, говоря, что маме нужно отдохнуть.
Я отвечаю, что мы не будем разговаривать, пока он не умрет, затем я иду в свою комнату, открываю ноутбук и просматриваю все о состоянии мамы. Потом останавливаюсь и перевожу дыхание, потому что иногда, когда я читаю о последствиях и о том дерьме, через которое она прошла, кажется, что в комнате не хватает воздуха.
Я провожу так всю ночь, исследуя, а потом смотрю в потолок, думая, что потеряю маму, а потом снова возвращаюсь к исследованиям.
Рано утром я иду к Ларсу и говорю ему, что мы объявляем перемирие, чтобы он мог рассказать мне все, что знает. Очевидно, в ту кошмарную ночь мама и папа оставили меня не из-за вечеринки в честь Хэллоуина, а потому, что у мамы были сильные боли, и как только они добрались до больницы, ее госпитализировали и поставили диагноз.
Все зарубежные поездки были в частную клинику, где мама должна была оставаться со своим постоянным врачом.
Причина, по которой они вернулись после последней операции, заключается в том, что мама больше не могла оставаться в больнице и хотела быть со мной.