Порода. The breed

- Не беспокойтесь, все в порядке, - сказала я, призвав на помощь свой новый голос, и на этот раз голос вовремя признал меня своей. – Я немного волнуюсь перед поездкой – предстоит столько интересного! И потом, мне так хочется поскорее встретиться с Catherine!

И все сошло прекрасно. Мне поверили. Я действительно краснею, когда волнуюсь. Цезарь отобрал бы меня для своих легионов: я читала, что в минуту опасности он проходил вдоль строя и оставлял для боя только тех солдат, кто покраснел, а побледневших отправлял в тыл или вообще восвояси. На этот раз это было не просто волнение – скорее ярость. - Ну что ж, - думала я, вычерпывая ложечкой желтоватую мякоть со сливочным маслом из темно-зеленой пупырчатой половинки авокадо. - Все как всегда. Наконец-то все встало на свои места. Безумная любовь и такие же обещания. И все – ложь. А старушка Энн какова! Ох, - сообразила я, - нет, я ошиблась. Ошиблась! Энн была совершенно правдива, и никакие фотографии не могли меня в этом разубедить.

Значит, все очень просто: помолвка есть помолвка – в феврале еще была, а в июне ее уже нету. Но все равно противно. А почему, собственно? Меня же никто ни о чем не спрашивал, вот и Ричард не обязан был ничего рассказывать. Да я ведь и сама не проявила ровно никакого интереса к его жизни – что для меня слишком обычно. Невнимание к людям, даже безразличие… Бедный Ричард. Я, конечно, чудовище. Оживилась на некоторое время, как дракон в туманном облаке на вершине погасшего вулкана - загорелась от шотландских закатов. А сейчас, не любя, ревную и злюсь. Бедный, бедный Ричард! Вот он смотрит на меня – на мои губы. За эти немногие дни он похудел. Сейчас, почувствовав мой взгляд, поднял глаза. Его зрачки расширились, и вокруг них виден очень тонкий голубой ободок радужки. А мои щеки так и горят, и становится все жарче. Это начинается утихший было шотландский синдром, - почти в отчаянье поняла я. Наступает, дышит волнами пламени дракон, разбуженный яростью и ревностью. Ах, Остров Туманов, Эйлеан А'Хео!

Я сунула в сумку листки факса, Мэй и Энн направились к выходу. Позади них, проходя гостиную, Ричард обнял меня на ходу за талию и притянул к себе. Я шарахнулась в сторону и толкнула один из одноногих столиков. Он рухнул – слава Богу, на диван, а не на пол. Ричард бросился поднимать, поскользнулся на глянцевой журнальной странице и, восстановив равновесие у самого пола, ловко сел на ковер.

- Damn, – чертыхнулся мой как бы жених. – All these damned things – always, everywhere! ¹– он отшвырнул ногой раскрытый журнал, взглянул на него и замер. Все еще сидя на ковре, поднял голову - медленно, осторожно - и наши глаза снова встретились.

- Анна, это ровно ничего не значит, - сказал он тихо и отчетливо. – Я должен объяснить прямо сейчас, пока мы одни. Ни-че-го.

- Не нужно ничего объяснять, - перебила я. - Я ничего не спрашиваю. Ни-че-го. – И я быстро вышла следом за старшими дамами. А как мне так хотелось остаться!

Я ускорила шаг, пронеслась вниз по лестнице и почти выскочила на площадку перед дверью. Энн и Мэй стояли у красной машины. Я быстро пошла к ним. Позади слышался скрип гравия: Ричард был за спиной. Но я уже разговаривала с Энн.

- Жду вас завтра, мои дорогие, - ее голос звучал по-прежнему мерно и чисто, и слова падали, как капли в холодное прозрачное озеро. – Поцелуйте от меня мою Catherine! – и старая дама не оборачиваясь поднялась по ступенькам и скрылась за тяжелой темной дверью своей серой крепости.

Ричард резко повернул ключ, и красная гоночная с ревом покинула пределы усадьбы Ферлоу.

- Анна, будь добра, прочитай весь факс целиком, - Мэй приспустила стекло, закурила и села ко мне вполоборота, - Ричарду так, наверное, легче будет сориентироваться, правда, дорогой?

Ответом был его молчаливый кивок. Все повторялось: как прежде, я сидела сзади, как прежде, глядела в затылок красивого и вновь недоступного мужчины, отгороженного от меня пределами своего сказочного мира. Надежней, чем Спящая Красавица в сером замке за переплетением диких роз, - подумала я, глядя на бесконечные зеленые изгороди, проносящиеся за окном. Боярышник уже отцветал, но нежные лепестки собачьей розы, почти белые у основания и залитые страстным румянцем по краям, были еще свежи. День выдался безнадежно серый. «У тебя, Аньк, фрустрация, - проскрипел у меня в памяти голос Валерочки. - Фрустрация – она опасная очень». Ничего не нужно, потому что все недоступно. Все надоело, от всего устала. Пусть, пусть везут от старушки Энн к старушке Кэтрин, потом назад, к старушке Энн… Сколько бы я ни металась по Англии, все равно останусь за изгородью. А замок Англии, настоящей Англии – внутри. Что ж, показалось, что поцеловала Спящего Красавца, но он, как все Спящие, и прежде не дремал… Я представила, чем занималась сестра его Красавица, прежде чем юркнуть в кровать, спрятаться за пологом и закрыть глаза, заметив, что Принц уже рядом – зажмуриться, но не до конца, и ждать поцелуя…

- Анна, что с тобой, дорогая? Нам пора выбирать магистраль! Ричард, слушай!