Порода. The breed

Кошки для нее были запретный плод – Анна Александровна считала, что все они поголовно исчадия ада, разносчицы стригущего лишая и глистов, источник вони и коварства. И маленькая Валентина побуждала меня лазать по чердакам старых домов в Ростовских переулках. Мы тщетно пытались ловить там диких котят – потомство диких же кошек. Но не хватало умения настоящих звероловов. Таких котят дикого полосатого окраса, нередко - черных, голыми руками было не взять. Только однажды, - вспоминала я, сидя в кресле, когда до одевания оставалась четверть часа, - только один-единственный раз удалось нам с Валентиной завладеть диким полосатым зверенышем. Валентина была послана в магазин, и в кармане у нее была старая авоська – некогда верный спутник наших бабушек. Хорошие авоськи отличались прочностью звероловной сети и служили десятилетиями. Мы загнали котенка в водосточную трубу – скрываясь, он на растопыренных лапах поднялся внутри трубы и там повис. Валентина выхватила из кармана посеревшую от времени шелковую авоську, надела ее на сливное отверстие, и мы стали ждать. Лапы зверя ослабли через полчаса, котенок, скрежеща по трубе когтями, рухнул в сетку и, издавая дьявольские вопли, был спутан. Стояла осень, так что перчатки спасли нас от его когтей. Взволнованные охотой и удачей, мы смотрели друг на друга, держа авоську с котенком. Увы! Котенок корчился, шипел и завывал, как бес. Девать его было некуда. Положив авоську на газон, мы отступили и с грустью наблюдали, как он выпутался и, задрав встопорщенный хвост, скрылся под плитами каменного крыльца.

О, горечь бесплодной победы! Зачем с таким упорством посещаешь ты меня и по сей день? - А не след тебе охотиться на диких зверей. Не хватает ума и сил – выбирай домашних, - в который раз посоветовала я себе, сама понимая, что домашние мне ни к чему. - Потому и семьи никакой не будет, - бойко сказал софист, уставший уже ждать, когда удастся щелкнуть костью счетов. Он победил. Возразить было нечего. И я стала одеваться.

Внизу пила кофе Мэй, накрашенная, в белой блузке и цветастой юбке – букет был составлен иначе, но краски те же. На спинке стула уже висела ее сумочка. Белокурая Пат, потупившись, тихой и нежной рукою гладила длинную голову своей черной собаки перед расставанием – борзых с собой брать было нельзя. С терьерами и овцами Энн они были несовместимы.

День установился какой-то сумрачно-тихий. Временами сквозь дымку проглядывало солнце, но, словно недовольное увиденным на земле, быстро скрывалось. Мерседес, ведомый Мэй, сменившей лаковые лодочки на стоптанные калоши, чтобы нажимать на педали, двигался по сельской дороге неторопливо, как старинная карета.

- В этих местах воевала с римлянами Бодика, - сказала Мэй. – Ты слышала о ней, Анна?

Мне пришлось признать, что ни о какой Бодике я слыхом не слыхала. Пока Мэй рассказывала об этой героической огненноволосой предводительнице кельтов, выступившей против сонмищ римлян и побежденной где-то именно здесь, чуть ли не прямо у ворот питомника декоративных растений, у которого мы только что остановились, я сообразила: Бодика, как ее именовали кельты и среди них – Мэй, была известна римлянам под именем Боадицея. Я с уважением посмотрела на землю у себя под ногами, оглянулась вокруг. Плосковатая, слегка всхолмленная равнина в жемчужной дымке июньского дня. Поля и поля. Очень тонкий слой почвы, из-под которого виднеется меловая основа Альбиона. По этим полям несется на колеснице отважная Боадицея, и змеями вьются ее рыжие распущенные косы. Меч в ее воздетой руке, и она гонит римлян… Величественная картина! Ну, а потом – как всегда. Что-то там случается – конечно, предательство, и вот хитрые многочисленные римляне уже казнят героическую женщину.

Я обернулась лицом к воротам. Мэй и Пат, уже внутри, сновали между рядами стеллажей, уставленных горшками. Мэй остановила свой взгляд на довольно высоком растении с темно-зелеными гладкими листьями и вытянутыми в трубочку, будто для поцелуя, мясисто-красными цветами. Пат выразила уверенность, что именно этот образчик флоры непременно приведет в восторг Энн. Вдвоем они подхватили горшок и не без усилий поставили его в машину через пятую дверь. Мэй вернулась, чтобы заплатить. Но не только. Еще когда выбирали подарок, я заметила, что ее жадный взгляд притягивается, как магнитом, совсем другим экземпляром. Это было дерево высотой не меньше чем с яблоню-трехлетку, раскидистое и веселое, с лапчатой крупной листвой.

- Замечательно будет выглядеть на крыльце у входа! – мечтательно повторяла Мэй. – Ах, как подойдет! Конечно, лучше два, с обеих сторон, но оба сразу не увезти.

Мне стало ясно, что речь идет о входе в дом Мэй, а вовсе не Энн.

- Да такое и одно в эту машину не влезет, - сказала Пат. Она тоскливо смотрела то на дерево, то на длинный мерседес и вспоминала свой крохотный белый автомобиль, только что купленный по случаю, в который еле помещался ее любимец Зак. Взор кудрявой Пат, этого английского агнца социальной несправедливости, отнюдь не светился кротостью.

Мэй заказала два дерева, и с доставкой.