Пат собиралась домой. Согрели чайник, налили кофе из банки. Бедная бывшая овечка фирмы «Живанши» снесла вниз свою сумку, взяла на поводок красавца Зака, и мы с Мэй пошли проводить ее до маленькой белой машины. Зак в нее действительно уместился — по-моему, чудом. По дороге и прощаясь мы обменивались ободряющими восклицаниями: «Ничего, я еще не так стара! — шептала овечка. — Да и мама не всегда же будет так плохо себя чувствовать!». Что она имела в виду, я не поняла. «Вот найдешь работу — вспомнишь, как без нее жилось хорошо!» — вторила Мэй, неутомимая труженица собственного офиса. «Держись, Анна, — Пат находила в себе силы и для меня, — надеюсь, что самые трудные времена Россия уже пережила». Как я была благодарна ей за эти слова! Шел 1992.
Уже не обращая никакого внимания на деревца у входа, Мэй вошла в кухню и опустилась на диван.
— Какой день! — сказала она. — А ведь завтра Блэкпул.
— Что, это очень важная выставка?
— Одна из крупнейших в Англии. И у Опры есть шанс. If she won’t be too shy.[104]
— Нужно, чтобы она хорошо себя чувствовала. А где Блэкпул?
— Ох, страшно далеко. Триста миль. Или двести — точно не помню. На северо-западном побережье. Возьму на всякий случай еще молодых — в щенячий класс. Пусть попробуют.
— Тогда она сегодня должна спокойно гулять и отдыхать. И как следует поесть, — добавила я.
— Конечно, конечно, не беспокойся. Дэбби поможет. А нас Ричард пригласил в индийский ресторан. Пока мы смотрели жеребят. Вот и подкрепимся. Жеребята, кстати, и вправду хороши. Особенно один. Все из Америки. Хочу такого! — и Мэй предложила чуть-чуть выпить, чтобы дождаться Ричарда. Мы выпили.
Зазвонил телефон. Мэй в панике устремилась к нему: испугалась, что это Ричард отказывается от приглашения.
— Это снова тебя, Анна, — услышала я ее голос. В нем звучали облегчение, радостное возбуждение — от водки, и — досада.
— Аня… Это ты… — прозвучали в трубке знакомые звуки с характерными паузами и ниспадающими интонациями песни умирающего лебедя.
— Валентина! — вскричала я. — Ну как ты?
— Плохо, — был ответ. — Приехать не могу…
— Почему? — спросила я. Видит Бог, я хотела ей помочь. Но сейчас у меня было ощущение, что с плеч свалилась гора.
— Бабушкина спаниелька заболела… Тоскует… Я, конечно, взяла ее к себе… в Строгино… но… ведь у Алиски сама знаешь… характер…
Алиса была Валентинина рыжая кошка, злобное и ревнивое животное, не привыкшее к тому, что хозяйка уделяет внимание другим.
— Так что я пока побуду тут… Собака очень плоха… старая к тому же… Алиску пока отдаю сестре, а то она кидается…
— Валентина, я, наверное, сама скоро приеду. Вот в Шотландию съезжу ненадолго — несколько дней, и все. Так что увидимся.
— Ну ладно… Пока…
На этом контакты с родиной оборвались. О том, что мне может позвонить, например, Сиверков, и думать было нечего — зачем? Действительно, зачем? Я и не думала. Хватит пустых надежд. Довольно.
— Все, — сказала я Мэй. Больше нам никто не помешает. — Мэй сделала преувеличенно удивленную мину. Это должно было выражать недоверие.
— Нет, правда, — настаивала я. — Валентина взяла к себе бабушкину собачку, так что есть кому о ней позаботиться. — Мэй удовлетворенно и одобрительно закивала.
Мы в очередной раз переоделись и снова спустились вниз, чтобы наблюдать из кухонного окна прибытие машины Ричарда, на этот раз спортивной, и отправиться с ним в Ньюмаркет.
Я понимала, что не смотреть на этого англичанина мне больше не удастся. Нельзя же выйти замуж, ни разу не взглянув на жениха. И невозможно решить, выходить ли замуж. Так что я сделала усилие — и стала смотреть. Сначала в направлении Ричарда, потом — в сторону Ричарда, потом на его лицо, и наконец — в лицо Ричарду. В этот вечер в индийском ресторане взглянуть в глаза Ричарду я не смогла себя заставить. Я напоминала себе дикого зверя. И этот дикий зверь сам себя ломал, чтобы приручиться, и как можно скорее. Как и всякое приручение, дело облегчалось тем, что я была очень голодна. Это переключало внимание и избавляло от навязчивых социальных запретов.
Мэй и Ричард болтали о жеребятах и о лошадях вообще, о скачках и разведении. Все это текло как-то мимо меня, я ела, а от английского языка так устала, что временами выключалась, к тому же в этой болтовне попадалось множество неизвестных мне словечек из мира лошадников.
И вдруг я поймала знакомое: fleet in the Persian gulf.[105]
Это сказал Ричард. Я прислушалась. Он служил в это время в войсках. В авиации.