Порода. The breed

Но тут сосед, на которого Ниночка опасалась даже смотреть, потому что совершенно не знала, как себя вести, появился в дверях парадного, распахнутых навстречу майскому свету, взял у нее из рук банку, и прогулка началась.

По дороге выяснилось, что Кирилл, как он просил себя называть, заходит в зоомагазин на Арбате чуть не каждый раз после занятий на Моховой. И знает всех птиц и зверей, которых там продают. И часто бывает в зоопарке — сам по себе. И видел там Ниночку с подругами, но не подходил, чтобы не стеснять своим обществом. Похоже было, что ему было гораздо интересней бродить по зоопарку одному, чем развлекать стайку десятиклассниц. Ниночка с облегчением почувствовала, что ничего особенно опасного и не было никогда, и сейчас не происходит. Смятение понемногу ее оставляло.

И еще выяснилось: в Москве Кириллу жить трудно. Тяжело как-то, столько лет — и никак не привыкнуть. Воли тут нет. Он-то ведь из деревни. Деревня Зайцево, Смоленской области. А там течет река Днепр, водятся зайцы, лисы, волки и медведи, много птиц. Когда они подходили уже к Садовой, он показал, как в сумерках лает лиса. Потом, поставив банку с аксолотлями на тротуар, сложил ладони лодочкой, склонил над ними голову — и на московской улице раздался волчий вой. Вой начался неуверенно, прерывисто, как бы скалываясь, и вдруг — взмыл над липами Садового кольца и поплыл, то сгущаясь, то поднимаясь высокой нотой, то снова падая и почти замирая.

К тому времени, как они подошли к зоомагазину, Ниночка уже знала, как нужно свистеть лошадям, чтобы они стали пить, как подманить рябчика, дуя в сложенные ладони с зажатой в них и натянутой, как струна, травинкой, и как в ночном деревенские мальчишки купают лошадей, а потом скачут верхом, прежде чем спутать их и пустить пастись.

Аксолотлей приняли сразу. Освободившись от банки, Кирилл долго рассматривал попугаев. Почему привозили в Москву этих жителей Австралии, Африки, Амазонии, почему продавали, и кто покупал их за большие, как казалось тогда, деньги? Его мечтой был черный австралийский какаду — на Ниночкин взгляд, самая неказистая птица, напоминавшая ей очень крупную ворону. Какаду сидел недвижно, как чучело — много их было в магазине на стенах. В нем Кирилла восхищало все, а особенно — высокий хохол, целый гренадерский гребень из ярко-красных свернутых тонкими трубками перьев, который эта угрюмая птица иногда разворачивала. Ниночка с трепетом смотрела на клюв какаду, рядом с которым кусачки для толстой проволоки казались инструментом часовщика. Цена попугая, — пояснил Кирилл, — равнялась доцентской получке за месяц. А он пока всего лишь ассистент.

К книгам, а тем более букинистическим, никакого интереса сосед не проявил, но и Ниночка не решилась — или не захотела — одна продолжить прогулку.

На обратном пути обнаружилось, что Кирилл был женат и развелся, и что совсем скоро собирается снова жениться. Жить будут на Горбатке, потому что невеста из общежития. По образованию она химик, бывшая его студентка, преподает в Тимирязевке, и тоже из деревни. Только деревня в Куйбышевской области, и это не настоящая деревня, а большое село.

Тут Ниночка и совсем успокоилась. Теперь ничего особенного, и тем более — предосудительного в ее утренней прогулке по Арбату усмотреть было невозможно, даже самым пристальным и проницательным взором. А сколько интересного! Следовало только, вернувшись домой без аксолотлей, но зато с такими успокоительными для родных сведениями, поделиться ими за чашкой кофе. Кофе тетя Маша варила по-сызрански. Это означало: в большой алюминиевый ковш налить молока и, когда закипит, бросить туда две столовые ложки молотого, с цикорием, размешать и еще подержать на огне. Напиток цвета фильдеперсовых чулок сам по себе вносил такой покой в воскресное утро, что Ниночкины новости прекрасно к нему подходили. Родители выслушали, поглядывая друг на друга, и ничего не сказали.

Вскоре на кухне появилась Кириллова невеста, поселилась и быстро стала женой. Ниночке она показалась совсем некрасивой — может быть, оттого что рядом был муж, похожий на киноактеров из трофейных фильмов. Высокая, худая, какая-то нескладная, она издавала запах химических реактивов и молча кипятила и гладила на кухне свой белый халат. Волосы, буро-зеленоватые, как водоросли, жена закалывала на затылке, а из-под толстых стекол очков смотрели такого же цвета глаза — безразличные, как у аксолотлей. Имя ее — Ирина — у Ниночки относилось к нелюбимым: Рая, Зина, Клава, Тамара. Ирина из них было еще не самое неприятное, ведь героиня «Саги о Форсайтах» звалась Ирен. Но все же… Жена была необщительна и никаких разговоров первой не начинала. — Смущается, — говорил Кирилл. На взгляд Ниночки и, наверное, не только ее, пара получилась довольно странная. Оба были как-то одиноки. И обоих отчего-то было жалко.