Порог

Отравляло ожидание только монотонное и нескончаемое тиканье часов. Почему-то в этот раз оно казалось ему особенно навязчивым. Впрочем, его отвлек какой-то глупый канал, по которому шла идиотская игра и слышались периодические взрывы хохота. Все же Жан-Жак нет-нет да и посматривал на часы. Ему казалось, что их стрелки вращаются намного быстрее, даже движение минутной было заметно глазу. Он сверил время с электронными цифрами смартфона. Оно не расходилось, и он с удивлением понял, что дело не в приборах, а в самом ощущении. И тиканье, проклятое тиканье. Чертовы часы были слишком громкими. Или ему кажется?..

У него действительно оказалась хорошая интуиция, она не подвела его и на этот раз. Прошло около двух часов, и уже знакомая Бизанкуру вибрация охватила гостиничку. Это могло означать только одно — Олаф Йоунсон либо один, либо вдвоем с сыном отправился к Скале Эха, где и было произнесено заклинание. Судя по скорости, с которой все произошло в предыдущие разы, не пройдет и часа, как добродетель Смирения канет в небытие.

Однако Жан-Жак-Альбин ошибся. Это произошло уже через несколько секунд — вновь грянул гром и зашумел ливень. Конечно, это могло быть совпадением. Но могло быть и удачей. Во всяком случае, рыба на крючке.

«Я подожду», — подумал Бизанкур и спокойно уснул, полагая, что утром ему доложат все в лучшем виде, и даже не придется ничего спрашивать.

В восемь утра должна была состояться экскурсия на Хьольдаклеттар. Те, кто на нее записались, а их было не очень много, собрались у входа, но сам экскурсовод запаздывал. Прежде Олаф и Магнус не опаздывали никогда. Группа, в которой был и Жан-Жак, недоуменно перетаптывалась по периметру гостиницы и внутри нее — Олафа не было и в комнате, его мобильник не отвечал. Никто ничего не знал. Люди разошлись по своим комнатам, недовольно ворча. Чуть позже управляющий гостиницей рискнул на свой страх и риск вызвать местную службу спасения. А еще через какое-то время «Приют в скалах» наполнился топотом и голосами:

— Невероятное несчастье!

— Не может этого быть!

«Это не несчастье, это гордыня, — заметил про себя Бизанкур. — Они посчитали, что могут облагодетельствовать бедолагу-путешественника и устроить сюрприз, тихо и небрежно объявив мне об этом перед экскурсией и наблюдая, как я буду рассыпаться в благодарностях со смущенными слезами благодарности. Какой идиотизм».

Ухо Жан-Жака алкало подробностей, и он вышел из комнаты, где, как и все прочие, стал ждать новостей, сонно моргая. В холл гостиницы высыпали все — и туристы, и персонал. Народу собралось немало, и все негромко обсуждали произошедшее. А произошла немыслимая трагедия, о которой узнали от работников службы спасения.

При необъяснимых обстоятельствах со скалы ночью сорвались и сын гида, и сам гид, который, вероятно, пытался его спасти. Жан-Жак мог только догадываться об этих обстоятельствах, но был уверен, что догадки его верны, — при такой романтической направленности мыслей Олаф, скорее всего, потащил сына ночью на скалу. Ну а как же, ведь это геройство в стиле любимых ими эльфов, игры в благородство — не при всех же кричать заклинание, которое разнесется гулким и долгим эхом и вызовет массу вопросов у зевак, а у бедного измученного душой англичанина, покинутого невестой, новый приступ душевных мук. «Как ни странно, порой срабатывает самый парадоксальный прием», — подумал Жан-Жак, но внезапно еще одно умозаключение посетило его, и он опустился на диванчик возле камина.

— Смотрите-смотрите, — зашептала управляющая. — Вот этот человек очень любил экскурсии Олафа. У него такое потерянное лицо, словно он утратил брата.

«Они тут все помешаны на романтике», — подумал Бизанкур. А мысли его, которые и были причиной потерянного вида, приняли довольно странный и неожиданный оборот. Он с тревогой и уже в который раз подумал, как быстро стало идти для него время. Таких ощущений он еще не испытывал никогда. Ведь время всегда было для него неиссякаемым резервуаром — черпай сколько угодно, и оно не кончится. Он был подобен сибариту, к чьим услугам было все и всегда, стоит только лениво пошевелить пальцем. Все его отвратительные склонности исполнялись во всех подробностях, и он привык, что так будет всегда.

Но в том номере отеля «Четыре времени года» в Гамбурге, где Жан-Жак увидел первые отвратительные признаки увядания на своем лице, он впервые испугался. Теперь страх вернулся к нему столь стремительно и необъяснимо, что у него закружилась голова и засосало под ложечкой.

«Ведь все идет как нельзя лучше», — пытался убедить он сам себя, но его странное состояние говорило об обратном. Секунды неумолимо тикали, и почему-то все быстрее и быстрее, словно он мчался вниз по какому-то скользкому тоннелю, а там, на дне, его ожидала тьма, а в этой тьме пряталось то, о чем лучше было не думать, потому что сами мысли об этом могли свести его с ума. «Но ведь все исполняется, как по нотам», — вспоминал он свои визиты и в Японию, Соединенные Штаты, и во Францию. Да, все было прекрасно, но в легкости этой чуялся ему какой-то подвох.