Порог греха

– Можно, Филя. И ещё… У нас в деревне, там, на Родине, в Белоруссии, если люди поссорились, а потом замирились, то делают друг другу подарки или вообще что-нибудь хорошее, – Павлинка поделила надвое букетик подснежников, стоящий на тумбочке Алеся, и одну половину протянула Фильке. – Вот мой подарок.

– Спа-спасибо, – поблагодарил кто-то чужой филькиным голосом, – ух, я щас!

Филька мигом слетал на кухню, принёс стеклянную банку с водой, осторожно, точно и цветы были стеклянными, опустил их в банку.

– Я т-тоже…Подарю. Потом.

– А можно я попрошу? – звездочки крутнулись в её глазах.

– Можно!

– Пусть цветы будут на тумбочках всех ребят… Всегда. А?

– Будут, – выдохнул Филька.

На следующий день на всех тумбочках мальчишечьих и девчоночьих комнат красовались подснежники.

Повариха тётя Валя жаловалась Чурилову:

– Это што же за фулиганьё такое? Всю стеклотару у меня с кухни порастаскали!

Пришлось Фильке добывать банки на стороне, в городских ларьках, а взятые на кухне вернуть «тёть Вале». А для Павлинки он достал какую-то расписную вазочку необычайной красоты («Кэсээм, – поклялся парень, – купил!»), но Павлинка подарка не приняла: не захотела выделяться этим среди девочек, да и слишком уж откровенным было внимание Фильки! Вазу отдали Фаине Иосифовне, и в её медпункте на столике заголубел маленький костерок.

Грядущий первомайский праздник совпадал с двадцатилетним юбилеем детского дома. Торжества решили совместить. Закипела работа.

Ребят старшей группы разбили на отдельные бригады побельщиков, мойщиков, плотников. Вечерами и в воскресные дни они приводили в порядок спальни, комнаты для самоподготовки, столовую, которая использовалась и как актовый зал. У входа в углу в ней имелась сцена для выступлений. Младшие воспитанники писали плакаты, рисовали нехитрые картинки на тему «Наша родина – СССР!». Одновременно шли репетиции коллектива художественной самодеятельности.

Первым помощником во всех делах у воспитателей стал «фулюган» Филька Жмыхов: носил, перетаскивал, прибивал, мыл. Воспитатели пребывали в радостном недоумении: «Что случилось с парнем? К пацанам не задирается, девчонок сторонится, смирнёхонько ест в столовой; по слухам, бросил курить; иногда сидит в одинокой печали и задумчивости. Неужто за ум взялся?!»

Большинство же детдомовцев, так и не дождавшись Филькиной мести новичкам, сошлись во мнении: врезали ему хорошенько, вот с него и спесь слетела. Только Одарка Коноваленко, к которой разом охладел Филька, быстро поняла чутким девичьим сердечком причину такой перемены и даже на первых порах загорелась лютой ненавистью к Павлинке. Но, заметив, что та не переступает черту обычных отношений мальчишек и девчонок и не выказывает никаких чувств к Фильке, успокоилась. Более того, сделала всё возможное, чтобы задружить с Павлинкой.

Тут начал подклиниваться к Одарке Пан-Шатковский: учуял смену пристрастия атамана. Раньше он боялся и думать об этом! Навычная к ухаживаниям, Одарка не терзалась вопросом, почему именно он: всё равно лукавого намерения спроста не проникнешь, да и явилась возможность досадить Фильке!

В школьную жизнь брат с сестрой вошли быстро. Их освободили от уроков немецкого языка – знали его и разговаривали лучше преподавателей; от уроков пения – никто из учащихся средней школы не знал нотной грамоты, а если и играл на каком-то инструменте, то по слуху; от занятий физкультурой – по просьбе самих ребят. Эти часы Павлинка и Алесь использовали для самоподготовки. Им, как и обещал, помогал директор школы Василий Васильевич – молодой, улыбчивый и многознающий человек. Усидчивость и старание ребят дали свои плоды: к концу апреля они наверстали упущенное. И дальше, наверное, пошло бы хорошо, если бы… Но всё по порядку!

Концерт художественной самодеятельности готовили вечерами. Вначале репетировали сольные номера, затем сцену занимал хор. На рояле аккомпанировала Фаина Иосифовна. Выступления Павлинки и Алеся должны были стать сюрпризом, поэтому они решили заниматься на квартире Фаины Иосифовны.