Порог греха

Заметив, что Алесь играет с закрытыми глазами, некоторые ребята догадались: что-то, наверное, грезится ему, как во сне. И тоже закрыли глаза. И правда, стали какие-то картинки появляться. И странно: всё о родных местах, родном доме, родных людях. Что же это за музыка такая волшебная? А когда плавное движение её вольной полноводной рекой вдруг оборвалось, точно река вдруг помчалась, ухая с одного каменистого порога на другой, то те, кто вдруг открыли глаза, увидели, как по лицу Алеся катятся слёзы. И им захотелось плакать. И кто-то не сдержал слёз. И стал прятать лицо от рядом сидящих товарищей.

Алесь не ушёл – убежал со сцены. Но потом вернулся с Павлинкой. Брат и сестра терпеливо подождали, пока стихнут благодарные рев и свист слушателей: детдомовцы впервые в жизни слышали такую музыку. Алесь растянул меха аккордеона, и Павлинка запела. Голос у неё был тоненький, хрустальный, казалось, вот-вот сломается, и от этого такой же хрупкой казалась песня:

Ня шумі, дуброва,

Ня шумі, зялёна,

Ня дадавай сэрцу жалю,

Што я ў чужым краі.

Сердца ребячьи ещё от прежнего изныва не отошли, а тут опять боль. Сговорились они, что ли, эти братья-сестры славяне? А следующая песня рассказывала о надломленном и подсохшем дереве, заблудившихся птицах, полой весенней воде, вышедшей из берегов. Чудной этот белорусский язык, да понятный, а потому близкий, и знобкая теплота бежит по телу:

Зялёны дубочак,

На яр нахіліўся?

Малады малойчык,

Чаго зажурыўся?

Павлинка и Алесь ещё кланялись, а на сцене уже появилась Фаина Иосифовна. Следом за ней высеменила короткими ножками Одарка.

– Отрывок из произведения великого украинского поэта Тараса Шевченко «Думка». Читает Одарка Коноваленко!

Тяжко, тяжко жить на свете

Сироте без роду:

От тоски-печали горькой

Хоть с моста – да в воду.

Утопился б – надоело,

По людям скитаться;

Жить нелюбо, неприютно,

Некуда деваться…

Одарка осеклась, начала глотать воздух: не то забыла продолжение, не то не могла справиться с волнением.

Жить нелюбо, неприютно, некуда деваться, – повторила она, но в голосе уже звенели слёзы. А вот они и покатились по щекам. И, всхлипнув, Одарка убежала со сцены. В зале захлюпали носами некоторые девчонки, а кто-то уж и заголосил навзрыд, зажимая ладонями рот, придавливая всплеск горя и отчаяния.

Вскочила с кресла дама из облоно. Быстрыми шагами пошла за кулисы. Занавес закрылся. Объявили перерыв. Опрокидывая стулья, детдомовцы двинулись из зала: кто в туалет по надобности или помыть мордаху после слёз, кто так – на воздух, поговорить, посочувствовать и Одарке, и самим себе, или курнуть в дальнем скрадном уголочке.

Когда ребята вернулись на свои места, посредине столовой они увидели походную кинопередвижку. На сцене белела большая простыня-экран, окна были занавешаны чёрными одеялами. Загудел движок. Сумерки помещения прорезали светлые лучи, и на экране обозначилось название фильма – «Чапаев».

– Ура-а-а! – дружно рванули ребячьи глотки. Такая уж это картина: хоть каждый день подряд смотри – не надоест! Высохли, испарились слёзы. Ещё немного повлажнеют глаза в конце фильма, когда раненый Василий Иванович поплывёт через реку, а беляки по нему из пулемёта… Но утонул ли Чапаев? Ведь как-то неярко, вскользь показывают. Не мог он утонуть! Всякий раз вновь просматривая ленту, ребята с надеждой ждали: выплывет на другой берег Василий Иванович, уйдёт от врага! Но он никак не появлялся. Может, ленту в самом конце оборвали? Но всё равно после этой картины хотелось оказаться в том времени – на гражданской войне, бить беляков. Кони! Сабли! Вот это да!

Гости кино не смотрели: уехали. А в комнатке медицинского пункта капала валерьянку в стакан с водой Фаина Иосифовна и выговаривала заведующему детским домом:

– Разве так можно? При детях. Как нашкодившую школьницу отчитывать! Если она жена первого секретаря обкома партии, то ей всё дозволено? Что она понимает в музыке, в искусстве? Бетховен для неё вражеский композитор! Надо же до такого додуматься! Он же не немцам принадлежит, а всему человечеству… У неё вообще никакого образования нет. Поза! Маска! Нельзя зажимать детские сердца: пусть из них боль выходит, пусть они от скверны житейской очищаются! А слёзы – это уж и не так плохо!

– Полноте, полноте, дорогая Фаиночка Иосифовна, – Чурилов пытался взять её за руку, но она отстранялась, – не расстраивайтесь же вы так, голубушка! Было и прошло. Концерт всё равно отличненький получился: вон сколько сюрпризов-талантов объявилось! В другой раз подготовимся, проверочку устроим. Пусть приезжают, загодя смотрят!

– Ну уж дудки! – Фаина Иосифовна залпом проглотила содержимое стакана. – Приглашайте профессионального художественного руководителя. С него и спрашивайте. Моё дело – медицина.