Было уже по-летнему жарко, давила духота. Всю дорогу Соня находилась в состоянии какого-то отупения, апатии. Самой странно было: даже об Одессе, о том, что столько времени потеряно там понапрасну, думалось без той болезненной обостренности, какой можно было сейчас ожидать. При этом она отчетливо понимала, что вряд ли одна только жара была причиной такого ее состояния. Тут другое, чувствовала, было. Пытаясь разобраться в себе, она подумала о том, что существует, должно быть, какой-то предел силам человека, у каждого (ной. Не о физических силах речь (здесь-то все просто, отоспалась как следует — опять прежняя), — о силах души, восстановить которые куда сложнее, увы. Ненадолго же тебя хватило, однако, отстранение, словно кому-то — близкому, но не себе — говорила она; сизифова доля явно не про тебя. Нет, конечно, и ты не перестанешь таскать каменья в гору; рухнет вниз, едва достигнув вершины, один, ты тотчас примешься за другой камень, третий, сотый. Вся беда твоя, голубушка, в том, что — в отличие от Сизифа, который и в тысячный, в миллионный раз не теряет надежду на удачу, — ты рано, слишком рано смиряешься с неизбежностью поражения…
Было мгновение, когда, ощутив злость на себя, она всеми фибрами души воспротивилась такому приговору; обрадовалась этому: значит, не все в ней умерло, что-то все же осталось от прежнего! Но то была лишь мимолетность, всплеск, едва ощутимая вспышка. После этого опять навалилась пустота, и Соня с непривычным для себя спокойствием принялась — точно костяшки на счетах откладывала — считать, сколько все-таки покушений было на Александра… Каракозов не в счет, к этому ни она, ни товарищи ее, по младости лет своих в ту пору, отношения не имели… Соловьев, Александровск и Москва. Халтурин. Итого четыре. Нынешний одесский подкоп — пять.
Неожиданно мелькнуло в голове: бег по кругу! Думаем, что движемся куда-то туда, вдаль, а в действительности — бег по кругу, по одному и тому же кругу. Иллюзия движения, не больше того. Просто непонятно, как до сих пор никто не догадался об этом… Да, куда бы мы ни устремлялись, мы все равно возвращаемся вспять, к исходной точке. Совсем по Писанию: на круги с в о я… Хотя там это говорится в другом, не столь буквальном смысле, но как подходит, как точно подходит к нам!..
Так унылой чередой влеклись в ней (не час, не два — сутки и еще сутки) ничтожные, больные мысли. Временами, когда на нее как бы находило просветление, она осознавала, что это — слабодушие, которому никак нельзя давать воли, и что нужно собраться с силами и остановить, пресечь разрушительную работу, совершавшуюся в ней. Но сил этих не было, и тогда происходило самое подлое из того, что могло быть: она начинала оправдывать себя. Так и должно было случиться, говорила она себе; рано или поздно, но кризис должен был наступить. Ты человек, всего-навсего человек — с нервами, с сердцем. Даже Христос не имел сил до конца донести свой крест — там, на Голгофе; и если бы не безвестный какой-то крестьянин, непонятно отчего сжалившийся над несчастным, забрасываемым камнями божьим сыном и потащивший на себе чужой ему крест дальше, так и рухнул бы Христос замертво, беспомощный и жалкий, так и остался бы человеком, не успев превратиться в бога. Какой же тогда спрос с меня, простой смертной?
Она чувствовала себя старым, безмерно старым, тем вконец уставшим от жизни человеком, у которого впереди ни проблеска надежды. Лишь оглядываясь назад, могла она отыскать в своей жизни два светлых лучика — мама и Желябов… Нет, нет, не надо! Сейчас не надо об этом! Слишком плохая минута, чтобы об этом думать сейчас!
Она не заметила, как заснула. Когда проснулась, за окном была уже темень.
Первое отчетливое ощущение — прохлада, благодатный ветерок. Какое-то время лежала неподвижно и бездумно, как бы в блаженном полусне. И вдруг с радостным изумлением осознала: что-то переменилось, в ней. Господи, тотчас едва не в голос воскликнула она: не «что-то» — всё! И ощутив в себе это обновление, подумала с робкой надеждой: может быть, все ее давешние черные мысли все-таки от усталости, от физического переутомления? Отоспалась малость — вся муть и ушла, как просто… Если так — получается, это даже и повезло ей, что от Одессы до Питера такой долгий путь: есть время, чтобы во всем разобраться, чтобы, если нужно, преодолеть себя, превозмочь. Хороша б она была, если бы заявилась в Питер потерянная, чумная… страшно и подумать.