Порог. Повесть о Софье Перовской

Но одновременно сердце ее исподволь набухало острой жалостью к ним — что идти им сейчас туда, в этот мозглый холод, в эту могильную тесноту. Странно, но когда она думала о работе, которая предстоит им, самым тяжким ей представлялся не сам даже труд этот (хотя был он поистине египетским — и по затратам сил, и по медленности своей), а именно холод, именно теснота; это, по ее ощущениям; было непереносимее всего.

На собственной, можно сказать, шкуре испытала…

Дня три назад кончились доски и трубы, все мужчины поехали за ними, она осталась — редкий случай — в доме одна. Тогда-то и пришло ей на ум спуститься в галерею; почему-то это было в тот момент ей необходимо — самой посмотреть, что там и как. Облачившись в чью-то рубаху (не по росту оказалась, пришлось подвернуть рукава), с зажженной свечой она через люк спустилась из горницы в подвал; оттуда круто вниз вел неширокий, наподобие колодца, лаз; здесь, она знала, была стремянка. Нащупала носком верхнюю перекладину, полезла вниз, стараясь не дышать, чтобы не загасить свечу (трепыхался из стороны в сторону хилый огонек). Внизу, к ее удивлению, оказалась довольно просторная площадка; под прямым углом к ней шла минная галерея. Сопя пригнулась, но этого, было недостаточно, пришлось встать на четвереньки. Так и поползла — на четвереньках.

Галерея имела призматическую форму; эта форма с самого начала работ была признана наиболее рациональной: меньше приходится вынимать земли, удобнее крепить стены. Соня огляделась. Широкие доски, как бы составлявшие стороны треугольника, скреплялись вверху, а чтобы доски не врезались в грунт, под ними были подставки из маленьких дощечек. Хорошо бы, конечно, было пол тоже сделать деревянным, и об этом заходила однажды речь, но тогда же отказались единодушно от такой затеи: слишком уж непомерным был бы расход досок, да и дополнительно времени на их укладку требовалось изрядно; единственное, на что все же пришлось пойти из-за дождей (вода, просачиваясь сквозь аршинный слой земли, превращала дно галереи в хлюпающее месиво), так это укладывать доски посередке, впритык друг другу… хоть какая-то иллюзия тверди под ногами. Но мостки эти не спасали от сырости; доски (по крайней мере здесь, начале подкопа) давно уже скрылись под глинистой жижей. Соня медленно продвигалась дальше, стараясь представить себе, как же это в таких условиях можно работать. Выходило, что никак нельзя. Даже просто ползти и то нет никакой возможности. И еще этот застойный гнилой воздух, попробуй насытить им легкие… Рыли землю маленькой английской лопаткой, потом совком (и вовсе детская игрушка) подгнивали стены. Прежде чем устанавливать доски, нужно было избавиться от выкопанного грунта: его нагружали на лист кровельного железа с загнутыми бортами; затем лист с превеликим трудом вытягивали в люк толстой веревкой два-три человека, им доставалось, по общему признанию, «чуть не меньше, чем землекопу, — одна радость, что не требовалось гнуться в три погибели; порожний лист (с парой досок только и подставками) землекоп потом возвращал себе тонкой бечевкой, конец которой постоянно был при нем; теперь оставалось лишь установить доски под углом, надежно скрепить наверху, приладить подставки. На эту работу, включая укладку пары досок, уходило до трех часов. После этого землекоп сменялся… Страшно было смотреть на него, когда он вылезал наверх, в горницу! Серое (даже когда отмоется) лицо, на всей фигуре печать полного изнеможения…

Это было неразумно, но Соня все ползла вперед. Нужно было хоть немного испить из этой чаши. Она не копала, вгрызаясь в неподатливую землю, корчась в неудобной позе, — она всего лишь ползла, но даже и эта малость была до ужаса тяжкой. Она шумно дышала, пытаясь избавиться от головокружения, — не помогло: гнилой, гиблый воздух был удушливо тяжел, верно, совсем не было в нем уже кислорода, вон даже огонек свечи едва-едва теплится… И это несмотря на вентиляцию, несмотря на трубы, привешенные к верхнему углу галереи и выходившие в подвал!..

Наконец она достигла конца подкопа, уперлась рукой в сырую толщу земли. Чтобы испытать все, она, воткнув позади себя, прямо в грязь, свечу, взяла лопатку в обе руки (и лопатка и совок здесь же, на железном листе), сильным ударом вогнала ее поглубже в грунт. Ничего не получилось. Как ни давила она на короткий черенок «лопаты, земля не выворачивалась. Видно, не так глубоко нужно. Вытянув назад лопатку, на сей раз она стала уже не копать, а стесывать землю тонкими пластами. Хоть и не так быстро, зато по силам… Ах, что там говорить — «по силам»! И минутки, должно быть, не прошло, а понадобилось передохнуть. Она привалилась спиной к стенке; нехорошо, с непонятными перебоями колотилось сердце; не сразу стерла липкий пот, заливавший глаза: не было ни сил, ни желания поднять руку.