Пороги

— Нет, не всех. Это Гоша Фабрицкий, сын Александра Марковича. Я его с пеленок знаю. И в институте у меня учился. Блестящий был студент, на голову выше всех на курсе. Когда окончил, его направили в аспирантуру. Руководить попросили меня. Я согласилась с радостью. А теперь я его просто не узнаю! Совершенно одичал на любовной почве. Двадцать пять лет балде, а уже дважды женат, один развод в прошлом, другой намечается. Променял кукушку на ястреба. Впрочем, она на ястреба не похожа, скорей на уховертку. Черная такая, острозубая, типичная собственница. Заниматься перестал совсем, свои собственные публикации и то забывает. Теряет двойки и минусы, путает строки со столбцами, в обозначениях хаос. Прошлый раз принес доказательство — какая-то непристойность, научный стриптиз. Главное, способности незаурядные, но ужасен этот перекос в сторону личной жизни... Папа-то, Саша Фабрицкий, мы с ним давно знакомы, тоже был бабником, но ничего похожего. И до сих пор бабник, но легкий, летучий, неприлипающий. Бабы так и глядят ему в рот. Он входит — охорашиваются, окрыляются, тоже летят куда-то ему вслед. Со всеми любезничает, но семья всегда на первом месте. На таком уровне бабничество даже прогрессивно. А у сына каждый раз трагедия. Влюбляется, отдает всего себя, поступает в рабство, готовит ей завтрак, носит кофе в постель, она требует все больше, он постепенно прозревает, разочаровывается, смотришь, и разлюбил. А на горизонте уже другая. Самое ужасное, что страдают дети. Все слова от него отскакивают, абсолютно упругий удар. Когда влюблен, глохнет. Я думаю, если бы Ромео был в аспирантуре, у него тоже не ладилось бы с диссертацией...

Нешатов слушал угрюмо. Юный Ромео в аспирантуре ему не понравился.

— Юрочка, знаете, почему я вас попросила остаться? У меня к вам конструктивное предложение. Хотите возглавить мою лабораторию? Я вам охотно уступлю должность старшего научного. В роли руководителя вы будете куда больше на месте, чем я...

— Что вы, Анна Кирилловна! Ведь вы же доктор наук... — усмехаясь, сказал Нешатов.

— Доктор... Когда это было? Диссертация моя давно устарела, тематика отцвела... В те идиллические времена сравнительно просто было защитить докторскую. По нынешним стандартам я бы не прошла. Тогда женщины-ученые были наперечет, особенно в технических науках, каждая защита — событие. Мне даже предлагали защищать диссертацию Восьмого марта, я не согласилась, прошла в феврале — единогласно. А если правду сказать — что я смыслю в технике? Пустякового повреждения не могу устранить. Вы — другое дело. Давайте-ка на мое место, а?

— Благодарю, но отказываюсь. Руководить кем бы то ни было я не согласен.

...Он вдруг увидел, ясно, до боли, трещины на потолке, кровавую руку...

— Ну не хотите руководить, идите рядовым сотрудником.

— Нет, и рядовым не согласен.

— Какая-то универсальная гордость. Юра, мне очень грустно. Жизнь нас растащила в разные стороны. Не понимаю, не чувствую вас.

— Я сам себя не понимаю, не чувствую...

Когда он вышел, на лестнице стояла Даная.

— Наконец-то. А я вас жду. Наша бабка любит поговорить. Можно вам задать вопрос?

— Пожалуйста.

— Ведь вы пришли сюда, чтобы еще раз на меня поглядеть?

— Допустим, — сказал Нешатов, которому ничего такого и в голову не приходило.

— Значит, я вам нравлюсь?

— Допустим и это.

— Может быть, вы в меня влюблены?

— Ни в коем случае.

— Это неважно. Вы семейный?

— Нет.

— Это хорошо, не люблю разрушать семьи. Давайте поедем за город. У вас машина?

— Нет у меня машины. Не было и не будет.

— Тем лучше. Поедем общественным транспортом.

— А куда?

— Там видно будет...

Там не было видно. Там было вообще почти темно. Когда они вышли из автобуса на какой-то неизвестной ему остановке, день уже кончился. Широкое озеро отражало дымный закат, над которым в сиреневом небе уже прорезался серпик луны, а недалеко от него сияла ровным светом крупная вечерняя звезда.

«Зачем она меня сюда притащила? — думал Нешатов. — И чем все это кончится? Ох, не связываться бы мне с ними, с женщинами. Каждая по-своему Марианна. Или того хуже, Алла...»

Вошли в лес. Под ногами шуршали опавшие листья, целые вороха листьев. Они сели на лежачий ствол дерева. Пахло грибами.

— Тебе не холодно? — спросила Даная.

— Нет, ничего.

— А меня уже пробирает.

Она спрятала руки в рукава куртки, подняла воротник. Голова у нее была не покрыта, лицо слабо белело в темноте, казалось маленьким и детским, волосы темными. Она тихо вздохнула и поцеловала его холодными губами. Он ее обнял, прижал к себе. Куртка была холодна и шуршала. В сущности, все это было ненужно: Даная, куртка, холодные губы. Но какие-то волны в нем все-таки ходили. По поверхности, не затрагивая глубины.

— Не любишь меня? — спросила Даная. — Я так и знала.

— Пожалуйста, не говори, — взмолился Нешатов и закрыл глаза.

В молчании и тьме волны ходили сильнее. С ним была не полузнакомая Даная. С ним были обе сразу — Марианна и Алла, он их ненавидел, но в каком-то смысле все же любил. Попросту говоря, они были женщины. Давно он не держал в руках женщину.

13. Трехмерная развертка