Порою блажь великая

— Ли, свои… причины я только что обозначил. В этой истории с мачтой. Объяснил, как сумел. И эта моя причина очень похожа на причины Джо Бена, или Энди, или даже этого урода Леса Гиббонса. Но вот что я пытался понять, Малой… — он собирает объедки в пакет и швыряет его в овраг — …какая причина может быть у Лиланда Стэмпера? — Подтягивает штаны и направляется вверх по склону, оставив этот вопрос животрепетать перед Ли. — Подъем, еноты! — покрикивает он на толпу у грузовичка, прихлопывая в ладоши. — Не одолеем с первого раунда — добьем в следующем!

А радио Джо вторит ему:

Машинист, воды не жалей в котле.
Всех быстрей этот поезд на южной земле,
Двигай вперед…

Парень смотрит, как он снова исчезает за южным гребнем за пологом зеленой хвои. Сойка в кедровнике стрекочет без устали, вокалом сиплым и сухим, под стать полуденному зною. Ли снова протирает очки: надо бы починить те, прописанные. Он выжидает у своего пенька, пока сосед не подает первый сигнал на подбор. Тогда Ли вздыхает, встает, на деревянных ногах идет за своим тросом, даже не глядя в сторону бывшего соперника. Ворчит на этого парня, кто бы он ни был: пусть хоть все кровеносные сосуды себе понадрывает, если ему так угодно. А мне бы просто до вечера дожить. И все. Просто дожить до вечера.

Но даже при этом, даже при том, что с полудня я прохлаждался, первый день почти совершенно выжал меня, и физически и умственно, как целая неделя утомительного труда. Я по-настоящему не осознавал всего опустошительного эффекта почти до самого конца дня, пока мы не вернулись, не сплавились вспять по реке и не добрались до дома — под небом темным, как и благословлявшее нас в путь утром, — и пока я не вскарабкался по ступенькам к своей комнате. А вот и кровать. Она казалась мне еще желаннее, чем накануне. Если так и дальше дела пойдут, сказал я про себя, лучше поспешить с воплощением всего, что у меня на уме, до конца этой недели — ибо следующей я уже не вынесу.

Ли лежит на постели, тяжело дышит. На небе серебряный перезвон звезд предвосхищает неизбежную луну. Хэнк проверяет, надежно ли привязана лодка на ночь, и идет к дому. Там не наблюдается никого, кроме старика — тот сидит перед телевизором с гипсовой рукой на подушке.

— Ты тут один, что ли? — спрашивает Хэнк. Генри не отрывает глаз от мельтешащего на экране вестерна.

— Похоже на то. Джо со своей — на кухне. Я услал их туда: хоть минутка покоя. А Вив, думаю, в сарае…

— А Малыш?

— Только что протащил свою задницу по лестнице. Ухайдокал ты его.

— Есть малость, — соглашается Хэнк, вешая плащ. — Пойду скажу Вив, что мы вернулись… (Я ломал голову весь остаток дня, но без толку; к возвращению мы с Малышом были совсем уж на ножах; я не придумал, что бы сказать Вив, и по-прежнему в горле першило от досады. Похоже, предстоит еще одна долгая ночь…)

В спасительной юдоли своей комнаты я растянулся на кровати, как всего двадцать четыре часа назад, — слишком измотанный, чтобы даже скинуть ботинки, — но на сей раз не шел ко мне сон, распускающий клубок заботы… [40]